нам тепло обнажённого звука неся…
И слезами всех ныне живущих на свете
эту радость, наверно, оплакать нельзя.
* * *
Это – финиш, катарсис того, что мечта,
но не много ли этой волшебной мечты?
Убегает душа от погони смычка
за пределы гармонии и чистоты.
Поражённая молнией, старая ель,
заглянувшая ночью в бескрайнюю высь,
стала скрипкой, которая гонит метель
из разрозненных звуков, что вместе слились.
Эта музыка всё, что неважно, сомнёт,
и наполнит сердца жаркой силой огня,
чтоб остаться, навеки остаться со мной
и для тех, кто заступит на смену меня.
* * *
Синь загоняя в угол тучей, чьи рваны клинья,
лето выводит фугу шестиголосым ливнем.
С мокрой сползая горки, тёплое тело ночи
музыку эту горлом, сердцем своим доносит.
Может, пойму случайно этот поющий ветер,
сладкую эту тайну —
тайну всего на свете?
* * *
Верни эту музыку лёгким касанием клавиш,
пойми – это время в смертельный тупик завело,
когда для спасенья души что угодно оставишь —
жену и друзёй, чтоб седлать не пришлось помело.
Верни эту музыку, лунные эти сонаты,
опасную близость – так бабочку тянет к огню.
Как преданный друг и как верная раньше собака,
забывшая кличку, надежду я в сердце храню.
Верни мне мой сон, я доверюсь, как прежде легенде,
когда неуместен позорный и нищенский торг,
когда, словно кобру, волшебная флейта и Гендель
заставят меня пережить тот забытый восторг.
* * *
Из-за наносов мусора, из-за всего, что лишнее,
вдруг возникает музыка – музыка еле слышная.
Очень уж незатейливо, напоминая давнее, —
тощею хризантемою
в бедности увядания.
Камнем, что в воду бросили, синью, что небом послана,
музыка ранней осени, словно гвоздем по прошлому.
Сколько всего потрачено, я не скажу уверенно,
чтоб ощутить прозрачное,
легкое дуновение.
И наплывёт несмелая лодка надежды зыбкая…
Что же со мною делают этот фагот со скрипкою?
…Всходы дают озимые, слыша, хоть непогодило,
эту необъяснимую,
как волшебство, мелодию.
* * *
Сопрано гобоя и тубы контральто…
Мир музыке этой открыт,
и жизнь зависает в немыслимом сальто,
и скрипки рыдают навзрыд.
А мы не успели к беде прицениться,
уроков никто не извлёк.
Немыслимым цветом слепит медуница —
так слепнет от фар колонок.
И кажется мир беспредельным и светлым,
ещё не покажет он тыл,
и мы, унесённые солнечным ветром,
не видим нигде черноты.
Ещё не обижены жизнью мы слишком,
характер ещё, как желе.