Мы музыку эту попозже услышим,
когда уже поздно жалеть.
Когда уже нет изначального страха,
что в тёмную дьявол сыграл,
когда примиряет с симфонией Баха
беды запоздалый хорал.
* * *
Сверкает на солнце корнет-а-пистон,
но тембр его мрачно-постыл,
и он обещает не синий простор,
а пыльный крапивный пустырь.
И снова душа облегченно пуста,
как серой дороги миткаль,
и бьётся, как в клетке, мелодия та
в потерянном сердце цветка.
Сыграй, трубодуй, что-нибудь веселей,
чтоб трав не замедлился рост,
чтоб жизнь не была той дороги серей,
упёршейся в древний погост.
Чтоб в небо взлетала на зависть орлам,
забыв про любимых и дом,
чтоб душу она, как рубашку, рвала
в каком-то запале хмельном.
Когда уже всё, когда близится край,
когда замахнулись мечом…
Сыграй, музыкант, напоследок сыграй,
пусть музыка та ни о чём.
Перекрёсток путей объездных
* * *
Я вернулся в тот город, которого нет,
я всего опоздал лишь на пару минут:
я забыл, словно впавший в маразм интернет,
что часы у меня навсегда отстают.
Я брожу по кварталам, как эхо, пустым.
Этот город корёжит меня, словно тиф,
он, как запах помойки, тяжёл и постыл,
я уже не успею себя в нем найти.
Этот город – лишь слепок, всего лишь макет,
я поверил, – такой я упрямый болван, —
что вернусь в этот город, которого нет,
значит, то, что я в нём, это просто обман.
И напрасно сейчас, у всего на краю
сознавать, что я сдал боевые посты.
Значит, время умчалось, а я вот стою
у гробницы своей запоздалой мечты.
* * *
Растёт моя беда, как мозговой полип,
и больше мне теперь нигде не отогреться:
как прежде, колотун, и по ночам болит,
скулит бездомным псом изношенное сердце.
Я тупо обхожу стада могучих льдин,
похожих на дома, но где то время оно?
Дверь дергаю – увы, сегодня ни один
подъезд не впустит внутрь – на страже домофоны.
Кому бы позвонить? Найдётся ли душа,
что может приютить меня с судьбой такою?
Боюсь, что получить могу и по ушам,
и отповедь, что зря кого-то беспокою.
И снова я иду в обшарпанном пальто
в обнимку с январём – другого нету друга,
не ведая судьбы, не зная, что потом,
но лучше и не знать, когда такая вьюга.
* * *
Нас город всех погубит, мы все в его лассо.
Его стальные губы плюют в моё лицо.
В том сатанинском пекле, где ждательный падеж,
мы станем серым пеплом
несбывшихся надежд.
Мы взглядом жизнь окинем и сразу же поймём,
что стали никакими в том мире никаком.