Захваченных в плен душманов передавали в ведомство прапорщика Федорова. А поздним вечером, когда батальон засыпал и на фоне ночного неба, усыпанного миллионами ярких звезд, были видны несокрушимые силуэты часовых, с гауптвахты доносился тяжелый звук дверей и холодный щелчок закрываемого внутреннего засова. И немного погодя глухие крики и стоны из подземелья, где находились духи-боевики. В боевых операциях Федоров в последнее время не участвовал по причине нервного расстройства, но был свидетелем каждодневного возвращения ребят с заданий. Он вместе с вараном встречал их возле шлагбаума при въезде на территорию батальона. Солдат, убитых во время боевых действий, спускали в яму солдатской гауптвахты, потому что там было холодно, как в могиле, и до отправки в центральный распределитель они находились в подземелье вместе с пленными врагами.
***
Крымов вздрогнул от легкого прикосновения чьей-то руки. Он повернулся. Перед ним стоял молодой солдат из его роты, только из второго взвода. Его звали Жука. Вернее, это была кличка, а настоящего имени Сергей не знал, да и ни к чему было знать. У каждого «салабона» было свое прозвище до определенного срока службы, а точнее, до года. После года достойной, по солдатским понятиям, службы молодого солдата переводили в «фазаны». Если дембельский состав принимал решение в пользу переводимого, его двенадцать раз ударяли по заду бляхой кожаного дембельского ремня, передавая оный в дар с росписью увольняемого, узаконивая таким образом его свободу, и называли молодого отныне по имени или по фамилии. А потом рота гудела всю ночь, под предлогом чьего-нибудь дня рождения, как правило, в выходной день, отмечая признание бывших «салабонов», которым выпадала честь стать в одну шеренгу с «достойными». Стол ломился от сгущенки, самодельных тортов из печенья «Альберт» и всякой всячины, которую можно было купить на территории батальона в местном солдатском дукане. Боевые офицеры, знавшие цену службы здесь, относились к этому как к вполне привычным вещам. Встретив новообращенного где-нибудь в батальоне, пожимали руку, говорили:
– Что, стал сам себе хозяином? Это от тебя не уйдет, если ты настоящий мужик, так держать.
Улыбаясь, хлопали по плечу – никто не мог изменить того, что стало законом на этой прожженной огнем и солнцем земле.