В глазах Севера горел голод, я такой уже видела, и не раз. Вася тоже первый месяц с ума сходил, признавался в любви, под юбку лез, а я… Как я тогда не сдалась, сама не знаю, просто остановило что-то.
Но Генри все равно реагировал на меня иначе: от одного его взгляда у меня волосы на теле приподнимались и дыхание учащалось. Даже его небольшая особенность закрываться меня не пугала. Он – просто другой, не такой, как все.
Прохожу мимо соседских домов и прячу румяное лицо за сетью волос, кусаю припухшие губы.
Дядя Володя все равно замечает меня и машет из высокого окна. Друг семьи, но после болезни отца стал к нам приходить очень редко. Раньше приносил прекрасные букеты из конфет, которые мастерила его жена – тетя Зоя – и мне даже жалко было их есть. Но теперь мачеха никого на порог не пускает, все шипит, что папе нужен покой, а я знаю, как он страдает от недостатка внимания. А сейчас, когда он в больнице, все стало еще хуже.
Спешу по тропинке мимо каменных клумб. Я хочу только переодеться, взять деньги и телефон и уехать к папе. Молюсь, чтобы у меня получилось это сделать очень быстро.
Дом встречает тишиной. Надеясь, что все разъехались по своим делам, я, стараясь не шуметь, снимаю берет и перчатки. Но не успеваю даже сложить вещи на полку и расстегнуть куртку, как в спину прилетает мерзкий голос:
– Явилась. – Валентина, не скрывая отвращения, выходит из тени высокой пальмы, что растет в кадке в центре холла. Под четырехметровый потолок уходит ровный ряд мерцающих диодных лампочек. Новый год на носу.
Мачеха кривится и окидывает меня черным прищуренным взглядом: царапающим, будто коготь ястреба.
Я прячу папку за спиной и не знаю, что сказать. Сцепляю зубы и напяливаю на лицо безразличную маску.
– О, шлюшка вернулась, – в халатике ядовито-вишневого цвета, едва прикрывающем тощую попу, в гостиную выплывает Клава. Она что-то жует и грязными руками заводит черные патлы за ухо.
– Зачем ты так? – тихо говорю я и утыкаю взгляд в пол. Зря ляпнула. Плечи жмет от усталости и страха, а в голове полный кавардак.
Валентина делает несколько резких шагов ко мне, а я отступаю к стене и шарахаюсь немного в сторону, отчего щекой влетаю в наряженную елку.
– Только не говори, что мне за это барахло еще платить придется, – фыркает мачеха и снова колет взглядом, окидывая меня презрением с ног до головы.