Я делаю вид, что не заметила яда в ее голосе, отвечаю сдержанно и без тени злорадства:
– Не переживайте, я сама все оплачу.
– Если такая самостоятельная, зачем приперлась? Неужто жених после первой ночи выгнал? Надо было тебя под опытного мужика сначала подсунуть, чтобы не позорила семью.
– Мне нужно вещи взять, – терпеливо-осторожно говорю я и слежу за каждым ее движением. Она быстрая, как кобра. Я боюсь мачеху, но сейчас ниточка по имени «Генри» помогает мне не сдаваться.
– Может, тебя еще обедом угостить? – ехидничает Валентина.
Сестрица вторит ей мерзким смешком.
– Я ничего не хочу, спасибо, – стараюсь вкладывать вежливость в интонацию, хотя меня выворачивает наизнанку от неприятия и ярости. Держусь только ради отца и…
– Да кому эта мыша нужна? Я тебе говорила, мать, что она провалит мероприятие! – Сводная сестра запрокидывает голову и трясет черными волосами, они, как щетка для пола, трут худощавые плечи.
Клаве всего пятнадцать, но выглядит она уже зрело: формы округлились, а на лице «блядский» налет. По-другому и не скажешь. Я даже подозреваю, что она давно уже женщина, в отличие от меня. Неосторожно пропускаю смешок, и мачеха подступив ближе, бросает короткий, но разоблачающий взгляд мне за спину.
Стискиваю папку сильнее, будто храню сокровище нибелунгов. Хочу разуться, но замечаю движение мамаши: она явно хочет забрать у меня документы. Мне приходится увернуться и выставить перед собой ладонь.
– Нет! – отхожу и жмурюсь. Знаю, что сейчас будет взрыв, но не могу подставить Генри. Грудью лягу – не отдам этой змеюке папку!
– Что?! – Мачеха расширяет и без того выпученные глаза и замахивается.
Я успеваю отпрыгнуть. Кривые ногти, как лапа тигра, пролетают возле носа. Вторая рука мачехи все же толкает меня в плечо и, пока я ловлю равновесие и пытаюсь не свалить елку, Валентина смачно бьет меня по щеке. Кожа трещит от удара и в миг нагревается.
– Это не ваше, не смейте! – вою от боли и прячу лицо под ладонью, не выпуская папку из рук. Отступаю, не обращая внимания на колючее дерево, пробираюсь на другую сторону холла.
– Какая важная стала, – кривляется сестрица. – Мам, лови ее!
Лечу на второй этаж и захлопываю дверь в комнату перед носом Клавы, отрезая себя от ее хамства и матов мачехи.
Оседаю на пол. Жалеть себя я не стану, но слезы все равно ползут по щекам от ужаса.