Он остановился, щурясь на пригоршни снега, которые ветер швырял в лицо.
– Заметь! Ещё одна ложь Столетова. Артист предложил зашвырнуть бомбу в реку, чтобы взрывом никого не убило. Сказал, что в газете этот совет читал, но подобные статьи запрещено печатать! Месяц назад взорвали контору обер-полицмейстера, а газеты молчат. В подпольном «Боевом листке» напишут, положим, еще в листовке народовольческой. Но откуда светский лев мог об этом узнать?
– Действительно, откуда? Я вот прежде и названия такого не слыхал – «Боевой листок».
– Столетов якшается с бомбистом. Тот передал ему жестяную коробку, не предупредив, что это игрушка. Артист боялся ее, шибко боялся, в таком беспокойном состоянии был, что цилиндр любимый забыл в саду. К тому же сетовал, что его обманули, – стало быть, прежде доверял преступнику и жестоко ошибся. Но при этом на допросе старался выгородить сообщника. Соврал про трех бандитов, – наверняка соврал и приметы выдумал! Хотел отвести подозрение от кого-то, направил полицию по ложному следу. Что выходит из этих рассуждений?
Мармеладов посмотрел на Митю своими темными глазами, в которых забрезжила догадка.
– Бомбист – близкий ему человек. Любовница отпадает, по слухам они у Столетова все солидного возраста, графини либо баронессы. Остается родственник.
– Брат, – предположил почтмейстер.
– Или сын. Но чего мы гадаем, скоро сами все у артиста и спросим. Пришли, вон и Шубин выплясывает под окнами.
Ограбленный финансист и вправду не мог стоять на одном месте, – до того нервничал, что и глаз левый начал закатываться. Иван Лукич бросился навстречу. Вцепился в рукав митиной шинели и, как волжский бурлак, тянущий бечевой огромную баржу, повел его к крыльцу.
– Идемте, идемте же скорее!
Квартира артиста Малого императорского театра Столетова обставлена была весьма колоритно. На стенах афиши бенефисов, среди которых выделяется аршинное полотно с выведенным красной краской названием «Эмилия Гал…» Далее прочитать невозможно, сверху надпись перекрывают «Лес» и «Гроза». На подоконнике горделиво выглядывают из-за подвернутой бархатной шторы пять хрустальных графинов с нарисованными золотыми птичками. Митя толкнул сыщика локтем и тихонько присвистнул: знаменитые «журавли» из ресторана «Славянский базар», в них подается лучший коньяк тем гостям, кто завтракает аж до трех часов дня. Стоит каждый «журавлик» по пятидесяти рублей. На столе и бюро теснятся пустые и початые бутылки рангом поскромнее. Одну из них Столетов потряс, взбалтывая содержимое, сделал изрядный глоток и обратился к вошедшим: