– Он сам мне прислал фотографию, он хотел, чтобы я появился!
Эти слова ее ударили. О да, она прекрасно знала это. Ее ребенок рос очень добрым, открытым, любящим всех и вся. Но отца, которого у него не было, он любил по-особому, и хотел, чтобы он, наконец, у него появился.
Марина все это знала, как знала и то, что никогда не запретит сыну общаться с отцом. Не имела права, точнее имела, но была не вправе так поступать с Ильей. Он не поймет, возненавидит. А этого она хотела меньше всего. Но сейчас не смогла смолчать. Ярость ее душила, затмевала все.
– Он тебя не знает! А ты, гнида, трус и предатель, подумай сам: что, с такими качествами своего бл*дского характера, ты можешь дать своему сыну? Какой пример отцовских поступков ты можешь ему показать? – она видела, что от ее слов его перекосило, видела, что делает ему больно, но остановиться не могла. – Все эти восемь лет его жизни ты жил в свое удовольствие, даже не представляя, что где-то в этом городе у тебя есть сын! Плевать тебе было на него, что сейчас, что раньше!
– Ты не права!
– Я права! – ее голос звенел, – Это все задело твое непомерно большое эго! Как же так, она скрыла от меня моего сына, мой друг скрывал от меня правду?! Чувствуешь себя преданным, оплеванным, да?
– Нет, я чувствую, что ты дура, которая при всей своей крутизне не способна обезопасить своего ребенка, как должно!
Она сорвалась. Не хотела, но сорвалась. Не кричала, а шипела, глядя в наглое лицо этого сукиного сына:
– Мой ребенок в безопасности и под постоянным присмотром! Ты узнал о нем какую-то информацию, потому что я позволила это сделать! Ты смог наблюдать за ним возле школы потому, что я позволила это сделать! Ты пришел сюда, узнал обо мне много интересного, потому что это я в течении двух месяцев твоей нерешительности позволяла тебе подсматривать за нашей жизнью и ждала, когда же ты наберешься, наконец, смелости и придешь сюда поговорить о МОЕМ сыне!
Каждым произнесённым словом, она его убивала и видела это, наслаждалась этим. Потому что он заслужил именно такой прием. Потому что, сдержись он, она бы тоже не стала говорить все это. Ради сына, ради его счастья она позволила бы Константину остаться в их жизнях без каких-либо препятствий, но теперь пусть получает.
Но, на этих словах ее силы кончились, ее выдержка дала трещину. Она опустошенно села в свое кресло, сбросила босоножки на пол и перевела, наконец, дух.