).
МОЛЛИ. Не могу этого понять, Лиззи. Мне сорок шесть, тебе – пятьдесят один, но едва Сара входит в комнату, как мы становимся шестилетками. Как такое может быть?
ЛИЗЗИ. По крайней мере, с Бекки мы больше похожи на глупых девочек-подростков. Хотя на голову не падали. И где Дороти?
МОЛЛИ. Полагаю, прячется в тайнике, известном только глухим людям и котам.
ЛИЗЗИ. И где этот тайник?
МОЛЛИ. Если б знала, давно бы там спряталась.
ЛИЗЗИ. Молли, что мы сделали не так с Бекки?
МОЛЛИ. Мы научили ее говорить.
ЛИЗЗИ. Это да.
МОЛЛИ. И напрасно.
(Свет медленно гаснет. За сценой кто-то тихонько играет на пианино).
(Кто-то играет на пианино мелодию «Расскажи мне свой сон/You Tell Me Your Dream». Свет падает на ДОРОТИ, она в библиотеке).
ДОРОТИ. Мне снится, что в соседней комнате играют на пианино. Я открываю дверь и вижу, что да, музыка звучит, клавиши поднимаются и опускаются, словно призрак играет мелодию из старого водевиля. Тут до меня доходит, что действительно слышу музыку. Произошло что-то удивительное, и ко мне после стольких лет вернулся слух. Я счастлива, я хочу рассказать об этом, поэтому бегаю по дому, открываю двери, и вижу, что в каждой комнате пианино, клавиши движутся сами по себе, и каждое пианино играет свою мелодию из репертуара старого мюзик-холла. (Пока она говорит, мы слышим, как первому пианино добавляются все новые, но играют они негромко, так что кричать ей не приходится. Звучат такие мелодии, как «Нежная Рози О’Грейди/Sweet Rosie O’Gradie», «Дождись восхода, Нелли/Wait Till the Sun Shine», «Моя подружка Салли/My Gal Sal», «Птица в золоченой клетке/A Bird in a Gilded Cage»). Наконец я открываю последнюю дверь, а за ней комната, в которой много людей. Лиззи и Молли, Льюис, Клетис и Сара, Рис и Джонни, Дейви и Анна, еще папа и Джесси, и все стоят вокруг, как мне поначалу показалось еще одного пианино. Я такая взволнованная, начинаю что-то им говорить, только в какой-то момент осознаю, что несу околесицу. Никто не понимает, что я говорю. Они все смотрят на меня с печалью и осуждением, и тут я вижу, что стоят они не у пианино, а у гроба мамы, и мама смотрит на меня из гроба и начинает говорить на каком-то иностранном языке, которого я не знаю. Я взглядом прошу помощи у остальных, но они все начинают говорить на иностранных языках, и никто никого не понимает.