что особенно мне дорога,
на ней двое стоят: Ты и я.
Вот открытка Твоя и платок
с не отстиранной полностью кровью —
отношений коротких итог.
То святыни мои, я не скрою.
Писем пылких моих целый склад.
В них излил своей нежности море я.
Тридцать лет – сам себе психиатр —
подшиваю болезни историю.
Недописанный киносценарий
укоряет мой взгляд пухлой стопкой.
Не расцветший на пленке розарий
до сих пор от Тебя прячу робко.
Старту первой моей режиссуры
вмиг устроить смертельный кювет
может глаз Твоих строгих цензура,
рук Твоих роковой худсовет.
Кинокамеры, в съемках ретивые,
по работе вздыхают скорбя.
Перед зоркими их объективами
так мечтал я поставить Тебя.
Но с Десятою Музой роман,
чем с Тобою успешней не более:
дама любит широкий карман —
я же в кризисе, словно в неволе.
Мой железный гарем сник, измаян
от безделья, грустит в тьме коробок.
Эрогенные зоны хозяин
возбудит ли нажатием кнопок?
Чем кассет мне наполнить желудки?
Им бы «Кодак» в пространство пустое.
Как утешить мне творческий зуд их,
если Паша Печенкин1 в простое,
если даже и он «заказухой»
еле кормится, весь на изводе?
(не питаться ж святым ему духом!)
Он при студии – я при свободе.
Кстати, тоже клепает он вирши,
чем и подал пример заразительный.
Вот и я ухватился за них же —
за соломинки кончик спасительный.
На поэму решился не сразу.
Но рискнул – заарканил Пегаса.
И быть может своею строкой
я нарушу Твой звездный покой.
Рифм стихия! Теперь в них отрада.
Одолжив у Петрарки2 перо,
В Твоё сердце нацелю его —
У Тебя ж скоро круглая дата.
Для начала крылатого друга
попрошу я в заветное место
заглянуть, попастись в травах луга
той страны, чье название Детство.
1968 —1971 г. Пермь, голованово
Ветер детства! Он флюгер стремлений
во все стороны крутит проворно,
всевозможных идей, увлечений
в наши души заносит он зерна.
А идей же, народу полезных,
в голове у шпаны дефицит.
Темперамент из нас в щели лезет,
хулиганскою прытью бурлит.
Что нам стоит трубу выхлопную
у машины картошкой забить
и с балкона струю ледяную
на прохожих из шланга пустить!
Я затянут был в эту воронку,
от друзей не хотел отставать,
из рогатки учился я звонко
фонари на столбах разбивать.
Или вдруг из кустов выползала
мною сделанная змея.
Ух, наделала шуму немало,
всем прохожим инфарктом грозя!
Сквозь репей непутевых влияний
прорастал благородный посев.
Грязь, налипшая от шатаний,