– Слух у меня хороший. Уверен, – твердо ответил я.
Охранник посмотрел на меня, как мне показалось, несколько лукаво и без злобы. В глазах читалось только разочарование от прерванного сна. Он наклонился к булыжнику, про который на какое-то время все забыли, поднял его с пола и поменялся в лице. Его лукавство сменилось обеспокоенностью и растерянностью. Камень был завернут в лист бумаги, вырванный из обычной тетради в клетку, на котором было что-то написано.
– Что там? – поинтересовался я, заглядывая ему через плечо.
Усы охранника снова зашевелились. Он, молча, протянул мне мятый листок. Красным маркером на нем было написано единственное слово – «убийца». Я стоял с этим листком и перечитывал его снова и снова. Меня не покидала мысль о том, что слухи о моей преступной причастности распространились за пределы больницы уж слишком быстро. Я понимал, что это было только начало, что срочно нужно как-то вспомнить свою прошлую жизнь, но не знал как. Собственное бессилие и очередное сомнение в том, что я «хороший человек», не давали мне покоя.
В палате появилась внушительная фигура Елены Сергеевны, которую я, впрочем, заметил не сразу. По ее поведению было понятно, что Андрей Иванович сдержал свое слово и поговорил с ней. Она не высказывала в мой адрес открытой агрессии, но появилось что-то другое. Сложно объяснить в двух словах, но максимально точное определение – это полнейшее игнорирование моей персоны. Ну что ж. Пусть так. В конце концов, она не обязана ко мне хорошо относиться только лишь по тому, что кто-то очень упорно пытается, если не убить меня, то изувечить. «Ночная фея» осмотрела окно, заткнула дыру какой-то тряпкой и, ни к кому не обращаясь, сказала: