Главные события происходили в воздухе. В небе то здесь, то там, прямо из ниоткуда появлялись натовские самолёты, тяжёлые, ленивые, похожие на шаттлы, бело-сине-красные гигантские жуки; к ним тут же устремлялись советские шустрые МИГи. Шаттлы-жуки раздражённо огрызались на них смертельными огненными плевками и прицельно прореживали город под собой ракетами с тактическими боеголовками. Ракеты те – сверхмалой мощности. Одна ракета – один дом. Лишь взрывы их внешне заявляли о ядерности: небольшие чёрно-красные грибы с расползающимися недалеко от эпицентра кругами ударных волн.
«Вспышка слева!» пауза «Вспышка справа!» передышка.
Время от времени на землю валились и подбитые-убитые самолёты ВВС и той, и другой стороны. Примерно поровну. И трупов в общей сложности, и с воздуха, и с земли, преимущественно, конечно, с земли, искореженных, поломанных, порванных, обгоревших было много. Но эти хоть молчали. С ранеными было тяжелей: вопили и очень не хотели расставаться с частями своих тел.
Пахло строительной пылью, весной и гарью. Сослуживца моего зацепило осколком разлетевшегося Храма. Не слабо так зацепило: чуть пол башки не снесло. И вот, он лежал, вся рожа в крови, на колючих кирпичах и уцелевшим своим глазом пялился в безоблачное синее-синее небо, где наши и не наши самолёты виртуозно исполняли танец смерти. Я, как мог, перевязал пострадавшего.
– Пойдём, отведу тебя в бункер, – предложил я. «Отведу» – это корпоративная вежливость, на самом деле этого подранка можно было только тащить: плох он был, ох, плох.
–Ты «Бурю в пустыне» помнишь? – ответил он. – Там у натовцев форменные ботинки жёлтые были, прикольные… Всегда хотел такие. Я тут сбитых лётчиков их видел – тоже в ботинках. Жёлтых.
«Э-э, брат» – подумал я – «Тебе, видать, не только глаз, ещё и мозг поцарапало». Но вслух сказал:
– Я тоже видел. Ну и что?
– Недалеко тут шаттл грохнулся, не горел почти, развалился просто. Вот там есть двое, не слишком изуродованные… достань, а?
– Неудачная шутка.
– Не, я серьёзно, – он попытался улыбнуться. – Можешь считать это последней просьбой умирающего.
– Слышь, ты, умирающий, хватит туфту пороть. Идём, пока нас тут не накрыло.
– Да правда, принеси! Тебе жалко, что ли?
Ну и как ему объяснить абсурдность его просьбы? Если он и сам-то, насколько я его знаю, был ходячий, теперь, вот – лежачий абсурд. Попробую соврать во благо: