На обочине стояла стройная молодая особа в серой юбке и жакете. У нее было с правильными тонкими чертами спокойное выразительное, так называемое, интеллигентное лицо.
– Куда вам?– спросил я.
– В Чертаново.
Ну, куда угодно готов был я ехать, только не в Чертаново. Там, знал я, ни одного клиента не светит. И снова мотать оттуда порожняк – это было сверх моих сил. Тем более уезжать отсюда, с Ленинского, по дороге к центру, где минуты через две-три уже один за другим пойдут пассажиры.
– Нет, не могу,– отказал я.
– Так устала. Ноги болят,– попыталась она меня уговорить.
– Нет, не могу,– искренне сожалея, повторил я, и она прекратила разговор.
Я доехал до перекрестка, развернулся и продолжил свой путь к Октябрьской площади. Но, не проехав и ста метров, стал себя ругать. «Да уж не стал ли я превращаться в одного из тех жлобов, что из «экономической целесообразности» или лишнего рубля готовы пойти во все таксистские тяжкие? Вот, оставил интеллигенточку на дороге… Не так уж часто интеллигенты останавливают такси». Досадуя на себя, я еще раз развернулся и подъехал к тому месту, где она меня остановила. Там никого не было. Медленно проехав, я убедился: она нашла другую машину. А я-то уже настроился «исправить ошибку»… «Ну и хорошо»,– подумалось. Я еще раз развернулся и поехал к центру. Было это в 1986-ом году… 16 лет назад, стало быть… Давно…
В отрочестве я часто слушал радиостанцию «Свобода». Там, где я жил тогда со своими родителями, в Донбассе или, как говорят все живущие в том, щедро прогретом солнцем степном крае, «на Донбассе», «Свобода» была слышна довольно хорошо. И почти всегда в коротковолновом эфире являлась самой мощной и заметной радиостанцией. Донбасс расположен на возвышенности, и это существенно улучшает прохождение там многочисленных зарубежных радиостанций не только на коротких, но и на средних волнах. Kроме того, жили мы не в городе, где, в основном, и работали глушители, а в шахтерском поселке, откуда до ближайшего областного центра, Луганска, около 70 километров, так что глушение доходило до нас в ослабленном виде, и слушать можно было почти каждый день, чему, думаю я, с удовольствием предавалась немалая часть донбасского населения. Во всяком случае, нигде, где позже пришлось мне жить, не встречал я такой психологической незашоренности, такого спокойного и естественного неприятия советского режима, власти, как среди донбасских людей, хотя антагонизм этот почти никогда явно не высказывался, по понятным, естественно, причинам. Кроме того, Донбасс, это было из тех мест, о которых говорят: «Дальше не пошлют». А по отношению к Донбассу вернее было бы сказать «глубже не пошлют». И здесь немало жило народа, кто, помыкав судьбу по великой империи, оседал в этих краях: хоть и тяжелая работа, и опасная, двести-триста метров под землей, порой в тесном угольном пласту, но все же что-то можно заработать, чтобы нормально поесть и не ходить оборванцем, как было в других местах. Но, конечно, бедноты на Донбассе тоже хватало – хорошо оплачивались только подземные работы. О, что такое коммунизм, здесь знали всегда: получи лопату и «бери больше – бросай дальше».