Так я слушал «Свободу», первую ее когорту, Георгия Адамовича, Владимира Вейдле, политических комментаторов Николая Градобоева, Виктора Лаврова, звонкие самоотреченные голоса Виктории Семеновой, Екатерины Гориной, других… Когда упоминались талантливые литературные произведения, выходившие у нас, я старался с ними ознакомиться. Так, в журнале «Новый Мир» я прочел роман «Тишина» и узнал имя его автора – Юрия Бондарева. Узнал и об особом месте в нашей культурной и общественной жизни журнала «Новый мир». Читал в нем мемуары Эренбурга «Люди, годы, жизнь». И имя Евтушенко я услышал впервые из передач «Свободы», хотя и так оно в нашей стране вскоре стало достаточно известно, в первую очередь, из-за кампании критики его за опубликование на Западе своей «Автобиографии». И с поэзией его я ознакомился и очень ее полюбил. Но все это находилось на обочине моих основных интересов. А в центре их была радиоэлектроника, релятивистская и квантовая физика, и я к тому времени уже спаял с десяток приемников и усилителей.
После восьмого класса я поступил в Луганске в вечерний радиотехнический техникум. Но, проучившись там год, пришел в полное недоумение. В таком месте, полагал я, должен быть очень интересный народ. Ведь сюда могут поступить далеко не все, кто учится в школе. В нашем шахтерском поселке поступить в техникум считалось большим достижением и удачей. Но то, с чем я столкнулся здесь оказалось полным разочарованием. И дело не в том, что большинство учащихся в этом вечернем заведении были старше, и гораздо, меня, «мужики», но и в том, что я попал в окружение людей, как старших, так и таких же по возрасту, как я, гораздо менее интересных и разносторонне развитых, чем даже мое школьное окружение. Литературу, или, там, географию здесь вообще не читали (впрочем, насчет литературы сомневаюсь, может, в каком-то рудиментарном виде ее и преподавали, но мне, почему-то не запомнилось. Вообще, литература в нашей группе в том техникуме решительно никого не интересовала). Радиотехнику, радиоэлектронику тоже, пока что, никто нам преподавать не собирался, так что и в этом отношении развитие мое остановилось. Между тем, ради продолжения образования я оставил родительский дом и в городе жил, снимая у пожилой четы угол с кроватью за ширмой в одной комнате с ними и, питаясь в столовой, где никак не возможно было наесться так, чтобы через два часа снова не хотелось есть. Ну и, конечно, одиночество. В моей дружбе здесь никто не нуждался.