И она послушно пошла по темному коридору.
Сигарета, оставленная Грачевской, никак не хотела гаснуть, сладковатый дымок поднимался к потолку и улетал в форточку. Это была тоненькая коричневая сигаретка, не встречавшаяся в табачных киосках города Новокукуйска. Арсений смотрел на нее, как завороженный, и боролся с желанием взять ее и затянуться, ощутив губами мундштук, к которому только что прикасались ее губы…
– Да затушите вы ее! А то меня стошнит от этого дыма! – как будто бы издалека донеслось визгливое меццо Инны Израильевны. – Вот завела привычку… От голоса и так уже рожки да ножки остались, а она еще и курит…
Он хотел было возразить, сказать что-то в защиту Галины Сергеевны, но внезапно понял, что спорить с Инной Израильевной все равно что с ведущим телевизионного ток-шоу – никогда не докажешь свою правоту. Он уже знал, что в театре все считают Грачевскую выскочкой, получающей главные роли, только благодаря мужу-худруку, знал, что все демонстративно морщатся, когда она поет, если конечно Каляев этого не видит. Но Арсению нравился мягкий несильный голос Грачевской. И когда окружающие говорили о ней: «Ну, какая же она Сильва с таким голосом?», Арсению хотелось возразить, что Сильва – кабаретная певица и «консерваторский» голос здесь даже не очень-то уместен. Но он молчал, восхищенно взирая на актрису Грачевскую, он вообще был не очень-то разговорчив. Да и с кем разговаривать? Друзья остались в Питере, где прошло его детство и студенчество в консерватории, и куда он так надеялся вернуться…
– Простите, я немного задержалась, – сквозняк от резко открытой двери сбросил половинку так и не потухшей сигареты со стола.
Арсений поднял ее, да так и застыл с окурком, не зная, что с ним делать – отдать Грачевской – глупо, она явно не из тех, кто докуривает уже побывавшую на полу сигарету…
– О, Боже мой, зачем вы ее держите в руках? Давно бы потушили!
– Да мы уж не знали, куда деваться от этого дыма, – проворчала Инна Израильевна.
– Простите, Инночка! Вам, наверное, за Ванечкой в детсад уже надо бежать? Так идите! Идите, мы с текстом поработаем, – как ни в чем ни бывало, прощебетала Грачевская и, увидев, что пианистка, нерешительно поерзав, так и осталась сидеть за роялем, добавила. – А Сан Санычу мы ничего не скажем.
Это стало решающим аргументом, и Инна Израильевна с проворством обычно несвойственным людям столь внушительных габаритов, выпорхнула из-за рояля и покинула репетиционный, зал на ходу восклицая: