Здесь не жилец; увы – каким эфиром
Чистейшим ты сумел бы в мире сиром
Питать меня? Волшебный где чертог,
В котором ублажать меня бы смог
На тысячу ладов, как всемогущий бог?
Увы – прощай!» Привстала на носки,
Воздела руки… Бледный от тоски,
Не в силах нежный позабыть призыв,
Злосчастный Ликий был ни мертв, ни жив.
Казалось, горе юноши нимало
Жестокосердную не занимало;
Но ярый огнь во взоре вспыхнул ярком…
И вот лобзаньем, царственным подарком,
Она вселила в Ликия опять
Жизнь, что уже готовилась отнять.
Стал мака ярче, кто белее мела
Был миг назад; а Ламия запела
О красоте, любви, о счастье без предела,
О сказке, что живет во всякой были…
А звезды, внемля ей, мерцанье затаили.
Потом полился лепет пылкой речи:
Так, много дней прожаждав первой встречи
Наедине, безмолвное – изустным
Признанием сменяют; бывший грустным —
Стал радостным; и был поверить в силах,
Что женщина пред ним; что в женских жилах
Клокочет кровь, а не струятся токи
Небесные; что столь же к ней жестоки,
Сколь и к нему, вседневные невзгоды…
Она дивилась, как в Коринфе годы
Жил Ликий – и не встретил незнакомки
Прелестной, чьи – неброски и негромки —
Влачились дни, исполнены богатства,
Но не любви; отнюдь не без приятства
Тянулись дни бесцветные – пока
Ей Ликий не предстал издалека
Близ колоннады в храме Афродиты,
Где жертвенники были сплошь покрыты
Плодами приворотными и зельем —
Адонии справляли; но с весельем
Ей знаться было – что в чужом пиру с похмельем…
И Ликий вспрял от смерти к бытию,
Зря деву, и внимая речь сию.
И просиял, уразумевши, как
Лукавства женского был явлен знак;
И всяким изреченным женским словом
Манило юношу к отрадам новым.
Пускай поэт безумный славить рад
Красу богинь лесных, дриад, наяд —
Живущим в чаще, в озере, в пещере,
Им женственная прелесть в полной мере
Не свойственна; ее вложило время
Лишь в камень Пирры, иль в Адама семя.
И Ламия решила очень верно,
Что вожделений плотских пыл и скверна
Богиням чужды – легче строить ков
Без ухищрений, без обиняков;
Что женского надежней нет пути —
Сразить красой – и ею же спасти.
И Ликий, дщерь увидев человечью,
Ответил, вздохи чередуя с речью,
И ласково прелестную спросил:
Достичь Коринфа – станет хрупких сил?
Но Ламия заклятьем тайным вмиг
Свела дорогу дальнюю с трех лиг
До трех шагов; а Ликий сей обман
Прозреть не смог, любовью обуян.
И как ворота града миновали,