Для последующих авторов Гелинанд не только задал тон и тему – он создал (или первым столь ярко использовал) «гелинандову строфу», 12 восьмисложных строк, рифмующихся по схеме ааb ааb bbа bbа, «одический стих Средневековья» по выражению П. Зюмтора. Именно в этой строфике, и с явными аллюзиями на поэму Гелинанда, написаны в следующие десятилетия аррасские «Прощания».
Три автора, каждый из которых был аррасцем, и профессиональным жонглёром, каждый написал сложенные гелинандовой строфой «Прощания» – перекличка, растянувшаяся на 80 лет, – фактически создали новый жанр, который, в столь строгой форме, на них же и закончился. Стих здесь напитан не только мыслью и страстью, но и гниющей плотью: Жеан Бодель и, 70 лет спустя, Бод Фастуль, обращаются к друзьям и покровителям перед отправкой в лепрозорий, и прощание оказывается совсем не условной литературной формой. «Прощания» поражают неожиданным для этой эпохи отпечатком индивидуальности автора, и даже последнее «прости» не становится у Боделя полным смирением:
Но, все препоны отвергая,
Из гнили речь бежит живая:
Недужна плоть, но разум здрав.
И плещет родничок, сияя —
Ведь сердце и хвороба злая
Не сцепятся в единый сплав*
[2].
Следуя прежнему – а, значит, уже ставшему каноном, – стилю, взывает к помощи Бод Фастуль:
С каким бы счастием большим
Лишь то, что нравится другим
И делал я, и говорил!
Но боль с терзанием моим
Гнетут, и стал я нелюдим —
Таюсь, пока не навредил.
(Пер. Я. Старцева)
И в совершенно ином духе, выворачивая наизнанку и завершая традицию, прощается с горожанами Адам де ла Аль – это уже не исповедальное прощание, а скорее прощальное проклятие:
Аррас, гнездовье клеветы,
Молвы, злословья, суеты,
Ты благородным слыл впустую!
Исправиться хотел бы ты,
Но без Господней доброты
Найдёшь ли истину святую?
Монету ценят здесь любую
Скупцы, добро своё ревнуя;
Набитый ларь – венец мечты!
Сто тысяч раз «Прощай!» скажу я,
Науку поищу иную,
А тут уж больно лживы рты.*
Тогда же, в 1260-х годах, Адам де ла Аль пишет незаконченные (или не дошедшие до нас полностью) «Стихи о Смерти», повторяющие основные темы одноимённой поэмы Гелинанда, в той же строфике.
Почти современное поэме Бода Фастуля «Покаяние» Рютбёфа* – это уже парижская культурная среда, именно туда постепенно перемещается центр поэтической жизни, – но до сужения литературных кругов к географии Парижа и предместий остаётся ещё не один век. Завершая свой цикл «Стихов обездоленного»