Сейчас в нем была только злость.
* * *
В назначенный день и час Хаблов стоял перед лиловой, неожиданно новенькой дверью и ждал, когда ему откроют. Он не знал, что увидит. Ожидал какую-нибудь старую каргу в черном, увешанную пентаграммами.
Но все пошло иначе. Во-первых, дверь оказалась незаперта. Он вошел в прихожую и увидел там… девушку: высокую, с длинными, спутанными волосами. На ней болтались майка с черепами и драные джинсы. Выглядела она немного пугающе. Что-то было во взгляде: его словно в грудь толкнули, когда она на него посмотрела.
– Я к Клариссе.
– Да, заходи, – буркнула она, выглядя почему-то очень удивленной.
– А вы…
– Не она, – отрезала девушка.
И скрылась на кухне. Данила увидел из коридора, как она взобралась на подоконник и закурила, слегка прикрыв глаза. Интересно, кто это? Секретарша или родственница?
Вся квартира воняла куревом и немного мочой. Данила поправил рубашку и бегло глянул в зеркало: побрит, пострижен и выглядит поживее. О ноги потерся жирный котяра.
– Входите уже, а! – капризно протянул кто-то.
За аляповатой занавеской, закрывающей вход, открылась безумная комната. Каждый ее сантиметр был покрыт коврами, а полки шкафа ломились от барахла. У окна в кресле сидела женщина лет пятидесяти в ярко-розовом платье в обтяжку. Она тоже курила и смотрела на него разноцветными глазами: голубым и желтым.
– Добрый день, – осторожно сказал Данила. – Вы – Кларисса?
– Да, я, – отозвалась она, не сводя с него глаз. – А ты – тот урод, что бросил маленькую Милу.
– Откуда вы знаете? – опешил он.
«Ну точно ясновидящая».
– Так это я на тебя порчу наводила, – хмыкнула она. – По фото. Что уж не узнать-то.
Все было просто. Данила присел напротив, разглядывая ее исподлобья. Не немка. По одной ее раскатистой «Р» было понятно.
«Наша, что ли?» – мельком пронеслось в голове.
– Тогда вам придется снимать, – наконец сказал он. – Мне так не нравится жить.
– Мало ли что тебе не нравится. – И она пыхнула сигареткой. – Ты это заслужил. Девочки тяжело переживают такие вещи. Я Милу понимаю по-женски.
– Но вы работаете за деньги. Я заплачу вам, и вы снимете.
Кларисса устало посмотрела на него. Данила вдруг живо увидел, что, несмотря на ее старания себя омолодить, борьба со старостью дается тяжело. Это выражалось не только во внешности, но и в некой внутренней слабости. Ему показалось, что он смотрит на прогнившее дерево, откуда лезут жучки, мокрицы и личинки. Дерево – труха. Кларисса усыхала.