Ежели безпристрастно сравнить сие описание Калиостровых поступок с историею вышеупомянутаго протестантскаго духовнаго и с другими сему подобными редкими случаями, происходящими во многих ныне заведенных обществах, то всякой начнет примечать, что все сии разныя басни о достижении сверхъестественных сил и о сопряженном с ними земном и вечном блаженстве не что иное суть, как разные отрасли от одного стебля.
А тебя, нежная и любви достойная приятельница *****, которая столь много печется о безопасности моей жизни и даже до того, что боится, чтобы кроющиеся повсюду злодеи и меня также, как вечной памяти достойнаго Ганганелли10, тайным ядом не отравили, тебя не должно ли мне стараться в разсуждении сего успокоить? Во—первых, я думаю, что издание сего сочинения не столь важно, быть может, чтоб меня захотели за него на тот свет отправить; а сверх того, любезный друг, я весьма твердо верю, что ниже воробей не может с крыши слететь без воли того, которой мудрым и милосердным оком взирает на жребий всех своих творений. Наконец, скажу тебе, дорогая моя! – не все ли равно, горячка ли, молния, или яд манием провидения оканчивает наше земное странствование и преобращает нас в совершеннейшее существо? Кроме же всево етова нет ничего вернее смерти в сем свете, наполненном неизвестности. Она не может быть злом для того, кто с верностию долг свой исполняет; ибо умер Сократ, умер Мендельзон, умер и Фридрих несравненный. Путь, по которому шли сии великие люди, и нам всем необходим. Без ужаса и без желания должны мы ожидать того часа, в которой сбросим с себя сию бренную одежду. Сколь ни наполнен веселиями свет сей, сколь ни сладка кажется нам жизнь, но безконечно большаго и превосходнейшаго блаженства должны мы ожидать в будущем веке, ежели мы сию временную нашу жизнь употребим на то, чтобы делать добро, сколько сил наших достанет. Итак, любезной друг, ежели Творец святою своею волею определил число дней наших, то я не знаю еще, позволено ли нам из страха смерти, из страха какого—нибудь нещастия отложить такое предприятие, о котором мы уверены, что оно важнейшим образом может служить к усугублению блаженства рода человеческаго.
Пред вами, почтенной и добросовестной друг *****, я за долг почитаю принесть явное оправдание в разсуждении вашего сумнения о издании сего сочинения, ибо другие подобные вам чувствительные люди могли бы мне причесть в вину, что я чрез сие сочинение преступаю мою клятву. И о сем, любезной мой друг, я весьма долго и зрело размышляла. Заметь лишь только то, что я обо всех обрядах ложи умалчиваю, не даю об них никакого известия и никакого примечания не делаю. Я принуждена была зделать присягу о содержании их в тайне. Впрочем, я оставляю сие решить людям, знающим права, и философам, может ли быть таковая присяга ненарушима, или, по крайней мере, невозвратима, а наипаче в таком случае, когда сия новая должность, о коей молчать должно, противоуборствует другим должностям, кои гораздо ея важнее