И в итоге я пошла в 10 класс, чтобы потом было больше возможностей. Но мои возможности ограничились тем, что после окончания 10 классов я даже не стала поступать в институт и, получив еще две четверки, пошла поступать в техникум на одну из специальностей, так же четко не представляя, что это вообще такое. Главным аргументом моей двоюродной сестры было то, что я буду сидеть в теплом кабинете, а не мерзнуть в продуктовом ларьке зимой, как мама – и это было очень веским аргументом. Я все еще хотела изучать историю и продолжать дальше, больше и глубже получать ответы на интересующие меня вопросы, но при этом не быть учителем истории. И, сколько я тогда не искала аргументов «за» и «против» профессии учителя истории, – потому что тогда я твердо не хотела быть каким бы то ни было учителем (уже тогда, как, наверное, и во все времена у педагогов были проблемы в отношениях с учащимися, как и у учащихся были проблемы во взаимоотношениях с педагогами), – теперь я пришла к выводу, что зря я не стала учителем истории, ведь я так любила историю древних и средних веков, и как бы мне сейчас пригодились эти знания. В итоге реалистическое материалистическое мировоззрение в очередной раз победило робкие порывы души, отсутствие собственного житейского опыта и образ жизни окружающих меня людей убеждали в том, что нужно в тяжком труде добывать хлеб свой насущный и что работа приятной, легкой и интересной не бывает. То, что я должна продолжать изучать историю – это была еще одна подсказка, которую моя душа давала мне, а я, со свойственной молодости опрометчивостью, отогнала эту мысль, как надоедливую муху, и с болью в голове продолжала думать о том, кем же мне быть, опираясь исключительно на чужой жизненный опыт. Но все это понимаешь только сейчас… Впоследствии для написания моей будущей книги единственным плюсом от обучения в 10 классе было то, что нас – и девочек и мальчиков – обязывали получать в «Учебно-производственном комбинате» (УПК) какие-либо профессии, и я выбрала профессию секретаря-машинистки. Впрочем, мне очень не нравилось прозвище, которое давали и дают женщинам этой профессии. По окончании «УПК» мне была присвоена квалификация секретаря-машинистки, а скорость письма была сто двадцать пять ударов в минуту «слепым способом», то есть не глядя на клавиатуру. Постановку рук на клавиатуре и схему печати для пальцев я помню и до сих пор, однако сейчас печатаю только двумя пальцами. Как мне нравились маленькие розовые импортные пишущие машинки! Я даже собиралась купить одну такую, когда начала работать. В наше время все пишущие машинки должны были стоять на учете в КГБ – это делалось для того, чтобы, если на пишущей машинке кто-нибудь напишет что-либо опрометчивое, то по шрифту можно будет найти эту пишущую машинку и ее владельца. Мне очень хотелось иметь машинку, но писать я ничего не собиралась. Посему, рассудив так: зачем покупать вещь, если ты не собираешься ею пользоваться, я ее и не купила. А была бы машинка, глядишь, и нашлось бы что написать – это была очередная подсказка, которую я не восприняла.