Таким образом, оставалось почти то же положение, что и при крепостном праве, с той лишь разницей, что теперь крестьянин был лично свободен, его нельзя было продать или купить, как вещь.
– Что это за ересь? – гневно вопросил Павел Петрович. – Да он вольтерьянец, вольнодумец, я его запорю немедля!
– Наш, российский Нострадамус! – осторожно промолвил князь Александр Борисович, глядя на притихшего пророка, который видно и сам не понял, что только что сказал. – В катренах-то у Нострадамуса ничего не разберешь, а тут вам и года, и деяния… Истинный пророк в своем отечестве!
– Да как это может быть, чтобы крепостное право отменили? Я сам намереваюсь в ближайшее же время раздарить сотни тысяч крестьян в руки дворянские, ибо убежден, что за помещиком им будет лучше! А что касается барщины, то уже в будущем году собираюсь я издать манифест о трехдневной барщине… Я строг, но зело справедлив… Нет, братец мой, так дело не пойдет. В твоих предсказаниях черт ногу сломит. Видно придется по старинке – мы будем спрашивать, а ты отвечать, как в Тайной экспедиции. Сколько лет суждено мне прожить на свете, ответь-ка? – государь нахмурил брови.
– Не могу знать, великий царь, не сподобил меня господь увидеть сие. Может потом…
– Не знаешь? Ну хорошо… А кто мне унаследует? Сын мой старший Александр?
– Да, государь, однозначно он. Только вот вишь ты, какая оказия – нелегко ему придется. Француз придет на нашу землю священную, да всю Москву попалит. Солдаты ихние у наших домов будут греться аки у костерищ. Но потом погонят их с русской земли генерал Мороз да какой-то седой да одноглазый, лика не разберу…
– А цесаревичу Александру кто унаследует?
– Николай… сынок твой… Да знаешь ли, царствование его бунтом да побоищем начнется… Далее пойдут Александр Второй-освободитель, он-то всех крепостных и ослобонит, но и сам от рук заговорщиков смерть примет, Александр Третий, миротворец, с недолгим впрочем сроком, а далее снова Николай, святой мученик. На нем все и кончится.
– Как кончится? Отчего?
– Не своей смертью помрет. Расстреляет его из ружей мужичье сиволапое, и жену и детей его, штыками заколют, чтоб не мучались. Оборвется на нем род твой царственный.
– Да как ты смеешь!? Что за ересь!? – вскричал Павел, взяв излишне высокую ноту и заканчивая практически визгом. Молчи, смерд! Слушать сил нет!