– Цалую ручки, – сказала Акума и поклонилась в пояс чухонскому полутрупу. Она вспомнила, что сегодня ещё собиралась на Сенной рынок, чтобы прикупить у китайца в синих шароварах тёпленькой печёнки, пока не распродали. Лучшие куски, небось, уже с утра расхватали хозяюшки. Засим старушка быстро исчезла. Её и след простыл. А была ли старуха?..
– Ау, Акума! Ау, Акакиевна!
Жизнь двоилась, как в зеркалах на картине Ольги Глебовой-Судейкиной. Акума говорила, что это она заразила нехорошей болезнью какого-то молоденького князя К., и тот застрелился от стыда. Всё время кто-то подглядывал из зеркала. Акума, кто б еще мог строить рожицы!
Был нехороший случай у Кралечкина в студенческом коридоре. Его снедала тогда зависть и поедом ело желание отомстить, как вещего Олега. Как щёлкнул бы по носу, если б ни девушкой была эта одарённая нахалка! Однако ему не хватало смелости умереть за ум, за честь, за совесть Ахматовой. Хоть бы хны! Хоть бы словом заступился за неё! Нет же!
А было вот что. Одна бывшая сокурсница хитрыми способами добилась аудиенции с подпольной старухой на конспиративной квартире на предмет одобрения своих стихов. Стихи не пришлись по вкусу дореволюционной старорежимной старухе – та слушала с окаменевшим лицом, как у сфинкса. Так бы и откусила ей нос! Глаза леденистые. Жидкие. Зелень выцвела. Юное дарование возмутил до кончиков волос её менторский тон, с каким старуха обращалась с ней, влюблённой в её легендарный образ.
«Затопите камин, принесите какао, подайте очки! И так со всеми. Что за манера «принесите да подайте»! Что за повелительный барский тон! Только носом она великолепна, за что можно было бы полюбить, а так напыщенная и перехваленная дура, дура, дура…»
Эти беспардонные реплики уязвляли Кралечкина, как шлея. Ведь он не знал путей к кумиру, как эта одарённая проныра, да и робел перед собственными мечтами. Что он скажет при встрече со своими нищими правами? Уж лучше буду преданно и скромно любить m-ll сердца в своём закутке. И носом он не вышел, блондин с бледными глазами. Старуха предпочитала горбоносых мужчин супротив поэтесс из театрального угла. Что-то сакраментальное в русской литературе связано с этим выдающимся предметом человеческого лица, какой-то литературный фетиш на носы…
Говорят, что дух ААА, некогда ангельский и кроткий, отмеченный православным юродством и смирением, звеня браслетами на запястьях, являлся в затхлый дом литературоведа Кралечкина, «филоложествовавшего» (по его ироничному выражению) на непаханном поприще ахматовской лирики «героически, вопреки идеологической конъюнктуре, рискуя партийной репутацией» (реплика из телеинтервью), рассыпал по полу дешёвые пластмассовые жемчуга царицы Савской. Акуму облаяла за двоих Кралинская собака Эль-да, почуяв что-то неладное, что-то подозрительное. Акума цыкнула на собаку. Та прижала уши, придавила хвост. Хозяину тоже досталось по носу. Щёлк! На него напал чих, чох и пых. Нос чесался. Акума не жалела своих поклонников и поклонниц. В зависимости от степени вины перед ней она озаряла одних ярко-голубым светом глаз, других изумрудным, а третьих серым. Превращалась из жертвы в палача, хлестала их плетью (той, что хлестали некрасовскую Музу), принуждая к покаянию и раскаянию.