– Что, опять кризис? Катастрофочка? Смертельная ранка? Чудесно! Стало быть, все в порядке. – Звонаревский голос из телефонной трубки лился бравурно и полноводно. – Прекрасно! Депрессия – твой конек.
Сквозь задернутые, разбухшие от солнца шторы было видно, что уже вовсю раскочегарился еще один жаркий летний день, третий день абсолютной свободы.
– Просто я еще не проснулся, – вяло отвечал Стемнин: звонок раздался в девять утра, это было совершенно в духе Павла Звонарева.
– Умеешь, чертяка, тут тебе равных нет!
– Интересно, что должно случиться, чтобы ты смог проявить сострадание?
– С тобой? К тебе? Ммм… Минутку, дай подумать. Например, если бы у тебя не было меня. Вот это был бы летальный исход.
Как это часто случается, давняя дружба связывала двух людей, ни в чем друг на друга не похожих. Паша Звонарев, пышный увалень, человек-шапито, – и Илья Стемнин, колодезный журавль при собственной драме. Им было хорошо вместе: каждый втайне сознавал себя неизмеримо выше другого.
– Чего звонишь, долдон, ни свет ни заря?
– У тебя ж на душе полярная ночь, темный ты человек! Когда ни позвони. Вечером ждем тебя, махатма, на семейный совет.
Семейным советом было принято называть встречи трех пар: Стемнина и Оксаны, Паши и его жены Лины, Ануш-Нюши и ее многолетнего жениха Георгия. Одна пара распалась, другая все никак не могла пожениться, но семейные советы время от времени случались, только теперь без Оксаны.
– А что стряслось-то? – встревожился Стемнин.
– Значит, без причины ты нас видеть не согласен? Ладно, вот тебе причина. Вечером будут Большие Блины.
Ради звонаревских блинов можно было не только преодолеть с десяток остановок на троллейбусе, но даже потратиться на авиаперелет из другого города.
Поднимаясь на третий этаж по лестнице просторного подъезда, наполненного особой гулкой зат хлостью, какая бывает в богатых сталинских домах, Стемнин думал, что из всех трех пар Паша и Лина меньше всего походили на пару. Лина рядом с Пашей казалась юным завучем по воспитательной работе. На ее долю выпали военная дисциплина и здравый смысл. С таким мужем, как Павел, по-другому и быть не могло.
Горячий блинный дух витал на лестничной площадке. Помедлив пару секунд, Стемнин позвонил.
– Наш-то явился тютелька в тютельку. Насобачился, пес. – Румяный Павел в пестром фартуке напоминал ростовский базар, ужавшийся в одного человека.