С этого времени все пошло наперекосяк. Она стала другой. Гордой, что ли. Покупала себе какие-то тряпки новые, яркие, ей не подходящие. Белье с претензией. Он ворчал: дескать, на старости лет вспомнила, что на танцах задницей недовертела. Разговаривать жена тоже стала по-другому. Точнее, она вообще научилась открывать рот.
У клиента в уголках губ серела сухая пенка. Чем больше он говорил, тем яснее делалось, насколько он может быть невыносим. Временами Стемнину хотелось встать и уйти.
И вот случилась очередная ссора. Из-за ерунды: Нонна час трепалась по телефону, на плите в кастрюле подгорело рагу. Да и подгорело-то несильно. Он по привычке сделал замечание. Сказал, что зарплаты не хватит покупать новую посуду из-за ее дурости. Петр Назарович не стал признаваться Стемнину, как на пике скандала поднял на жену руку – впервые в жизни. Да еще при старшей дочери. Потом Стелла два месяца уговаривала мать уйти от отца. Между ним и дочерьми давным-давно воздвиглось безмолвное непрощение. Утаил Петр и то, как, наказывая себя, разбил в кровь руку о стену на кухне (теперь надо переклеивать обои рядом с сушилкой).
– На самом деле она всегда следила… Не подгорало… Ну да, и тогда не подгорело. А хоть бы и подгорело. Кастрюлю пожалел, а семью развалил. Ну и сиди теперь, кастрюля, – с тихой злобой сказал сгорбившийся человек.
Только теперь к Стемнину пришла жалость.
Нонна собрала вещи и ушла. Сначала к старшей дочери. Потом сняла вроде квартиру, не захотела усложнять дочке жизнь. А может, просто захотела одна побыть. Или не одна? Адреса не скрывает, телефон дочка дала. Но, когда он звонит, она отвечает односложно, сухо. Поговорить не получается. Да и какой разговор по телефону…
У него все из рук валится. На работе стал срываться, пару раз на начальство голос повысил. А сейчас время какое – на пенсию выпрут на раз. Возраст! Да и кто теперь людей жалеет… Дом стал чужой, большой. Он включает громко радио и телевизор. Ночью не спится: все вспоминает прошлую жизнь, как с дочками к морю ездили, еще разное. А утром вставать в пять.
Он бы и рад поговорить с Нонной, с женой то есть. Да теперь уж боится. Как слышит по телефону холодный тон, заводится, и всякий раз выходит еще хуже.
Они сидели уже полтора часа. Стемнин словно побывал в этой семье, пожил в пустой квартире, где столько всего бывало: новоселье, рождение дочек, праздники, скандалы, гости, болезни, отчаяние… Мало ли что может стрястись с потерявшим себя человеком.