Видимо, заказчик боялся, что деньги начисляются за разговор поминутно. Петр Назарович перелистал содержимое бумажника и протянул сотенную бумажку. Стемнин вынул из папки три листочка с текстом письма. Нацепив тяжелые очки, Петр Назарович впился в строки хищным взглядом. Читая, он шевелил губами. Показалось ли Стемнину, что на долю мгновения лицо читавшего посветлело и смягчилось? Петр Назарович оторвался от письма, глянул на оробевшего в ожидании Стемнина и, не произнеся ни слова, снова окунулся в чтение. Лицо его посуровело.
– А кто сказал, что я буду радоваться ее успехам? – неожиданно спросил Петр с вызовом.
– Но… Мы же с вами говорили… Вы же… Мы же договаривались.
– «Вы же… Мы же», – передразнил он.
– Знаете что, Петр Назарович, – Стемнин начинал злиться, – вы можете не одобрять мою работу. Но я предпочел бы… Я настаиваю на некотором уважении.
– А чего я сказал такого? – Клиент нимало не был смущен. – Обычное дело. Надо внести поправки.
– Но ведь это самая суть! Без этого ничего не выйдет! Если вы не примете новый образ вашей жены, она не станет с вами…
– Я хочу, чтобы это было не так сказано. Не так категорически.
– Вы о чем?
– Я о письме. Тут получается, я чуть не на все готов. А это не так! Черновик-то у тебя сохранился?
– Безусловно.
– А это я возьму. Дома перечитаю, может, еще какие соображения, так я позвоню. Можешь… Можете исправить к завтрашнему?
– Не знаю, – угрюмо буркнул Стемнин. – Попробую.
– Ну и хорошо. Хорошо. – Голос Петра Назаровича вдруг сделался солнечным; он аккуратно сложил драгоценные листки и спрятал во внутренний карман пиджака.
Попрощались. Стемнин, закипая на ходу, быстрым шагом несся в сторону Арбатской площади. «Хоть бы спасибо сказал». Стемнин вспомнил, как долго корпел над письмом. Этот Петр резкий, бестактный, лепит в лоб первое, что в голову приходит. Надо было и письмо написать в его манере. Например:
«Привет, старушенция!
Сообрази своей подушечкой для булавок: работа тебе нужна, как косилке клавиши. От твоих нарядов глаза выпадают. Вороны засматриваются, аж на столбы башкой набегают. Возвращайся ко мне, старушка! Покумекай да пойми, седина тебе в шиньон, остальные еще похуже меня будут.
Целую, Петя».
Прохожие оглядывались, видя долговязую фигуру, несущуюся по бульвару в сторону памятника Гоголю, единственному, кто не пожелал оглянуться.