Тут Стемнина окликнули:
– Илья Константинович! А я уж думала, больше вас не увижу.
– Ковалько?
– Не фамильничайте, не в ЗАГСе.
Это была та самая Алена Ковалько, ради которой он целый год прощал ненавистные вторники. Та самая, кого он искал взглядом, входя в аудиторию и на которую потом старался не смотреть, но всегда знал, что она-то на него смотрит. Расхаживая во время семинара между рядами, он видел, что Ковалько рисует в своем блокноте то профиль денди в цилиндре, то ворон, то бесчисленные сердечки.
– Ковалько! Для чего вы поступили в Транспортный? – бывало, спрашивал Стемнин, останавливаясь в шаге от ее стола. – Вам на худграф прямая дорога.
– А я на личном транспорте на этюды буду ездить, – отвечала Ковалько.
Дерзость была определяющим свойством этой девятнадцатилетней девушки. Дерзкими были ее слова, взгляды, наряды, красота и бейсболка. Короткий хвостик волос также казался пучком дерзости и отваги. Но теперь, похоже, она была в замешательстве. Она посмотрела на Стемнина снизу вверх:
– Ну и куда вы уходите, умник?
– Как вы разговариваете с преподавателем, Ковалько?
– С преподавателем? А так. Значит, заслужили.
Она осмелела, и, глядя на ее сердитые брови и маленький надменный нос, Стемнин не мог сдержать улыбки:
– Вас-то я чем обидел?
– Как теперь студенты будут жить без вашей дурацкой культурологии?
– Невелика потеря. Найдут за лето замену.
– Замену? А некоторые, между прочим, считают… Что вы улыбаетесь? Смешно, да? Может, у некоторых это были самые лучшие уроки!
– По-моему, вы издеваетесь надо мной, Алена.
– Издеваюсь? Я? – Казалось, в ее глазах вот-вот засверкают злые зеленые молнии. – Ну ладно, сейчас. Сейчас-сейчас.
Алена расстегнула свою сумку, где что-то тихо загрохотало, добыла блокнот и принялась его яростно перелистывать.
– Так, это не для вас… Это вам не надо…
– Уж покажите. Всегда было интересно…
– Ага, сейчас. Размечтались. Вот, смотрите. Из моих рук, умник!
Зажав тонкими пальчиками страницы, которые Стемнину видеть не полагалось, она сунула ему под нос раскрытый блокнот. Он увидел несколько записей, разделенных знакомыми чернильными сердечками. Сердечки были раскрашены и перламутрово отливали маникюрным блеском.
«Литература есть интимн. дневник лжецов».
«Красота и странность уничтожают отчуждение».
«Иногда добро есть именно невмешательство».