Еще двадцать четыре часа назад здесь сидела Йоханна. Она и сейчас сидела бы здесь, если бы с ней что-то не произошло.
Не знаю почему, но я был уверен в этом. Трудно объяснить наличие особой связи между нами. Я знал, что, если бы могла, моя жена обязательно мне позвонила бы.
Я сделал шаг прочь от стола, не в силах отвести взгляд от ее бумаг, сделанных ее рукой заметок, мелких предметов на столе. Потом я кое о чем вспомнил.
Я вернулся к двери в кабинет Ласси Утелы. Он не обратил на меня внимания, поэтому мне пришлось постучать по ней. Под рукой заскрипел пластик. Меня поразил этот гулкий пустой звук. Ласси что-то быстро набирал на клавиатуре; и когда он повернулся в мою сторону, его руки повисли в воздухе. Раздражение в его покрасневших глазах ничуть не уменьшилось.
Я спросил, кто из фотографов находился на задании вместе с Йоханной, хотя уже догадывался об этом.
– Громов, – бросил Ласси.
Конечно, я слышал об этом человеке и даже был знаком с ним. Высокий, темноволосый, вежливый. Как считает Йоханна, такие нравятся женщинам. Работа захватывала его целиком, с самого начала. Наверное, он был таким во всем. Йоханне нравился профессионализм Громова, и она любила работать с ним в паре. Они много времени провели вместе, работая как в Финляндии, так и за границей. Если кто-то мог иметь какую-то информацию о Йоханне, то это был Громов.
Я спросил у Ласси, не видел ли он Громова. Ласси тут же понял, что я имею в виду. Он поднял трубку телефона, положил голову на подголовник кресла и задумчиво посмотрел вверх, то ли туда, где находился кондиционер, то ли прямо в небо.
– В этом мире царит чертов бардак, – спокойно заметил он.
По дороге домой я вспомнил вопрос Ласси о том, почему до сих пор продолжаю писать. Я не сказал ему того, что действительно думаю об этом. Просто не хотелось. Ласси был не таким человеком, которому хочется доверять свои секреты, да и вообще доверять больше того, что требуется для дела. Но что же я мог сказать, какой причиной объяснить то, что продолжаю заниматься чем-то, не имеющим будущего? Наверное, я сказал бы правду.
Для меня продолжать писать было все равно что продолжать жить. А живу и пишу я не для того, чтобы искать себе читателей. Люди старались выживать изо дня в день, и им было не до поэзии. Причины того, что я продолжал писать, были сугубо эгоистичными.