— Народ нашего города! Всем вам известны эти благородные
эльфы, которые уже больше столетия служат на благо всего
Эруфума! — высокопарно вещал эльф с усиленным магией
голосом во всеуслышание титулы тех, кто сегодня
обручается.
Пропустив первую часть про кронпринца, немного отойдя
от эмоционального потрясения, я слушал дальше:
— ...Сирлина Бойдлек глава детей леса, лучших магов
природы, которые отслеживают все изменения ближайших лесов,
а порой уходят далеко за границу нашего поселения
и наводят порядок и гармонию там. Если бы
не их самоотверженность и природная пытливость,
то многих открытий, многих перемен, плотно вошедших
в нашу жизнь, мы не испытали. Прекрасная дева леса
Сирлина!
Толпа взорвалась овациями. Эльфы повскакивали с мест, видно
было как её здесь любили и почитали, маги даже
подготовили специально на этот случай эффектные магические
представления. Кто-то пускал в воздух огненных змеев,
развеивающихся лишь взлетев в небо, кто-то выдавал праздничные
трели, искусно усиленные магией воздуха, а кто-то даже
выстрелил паровые изображения Сирлины в небосвод.
Всё было гармонично и помпезно, а двое обручаемых
купались в обожании своего народа, благословляемые
на заключение союза. Даже вначале не подающая видимых
эмоций Сирлина не удержалась от широкой улыбки
с лёгким румянцем на щеках. Но всё это наверняка
обман, простая реакция на эмоции толпы. Ведь так?
Вскинув руки, призывая всех к тишине, глашатай продолжал
свою речь:
— Все вы знаете наши традиции, связанные
с обручением двух эльфов. Никто и ничего не должно
противиться союзу эльфа и лесной девы. А посему,
я обязан спросить, есть ли среди собравшихся тот, кому
противен этот союз? И если есть, то пусть он или она
встанет и назовёт свою причину. И да пусть эта
причина будет аргументом против слияния двух душ, либо найдётся
более веский довод, чтоб этой причины не стало. Есть такие,
назовитесь?
В воздухе повисло тяжёлое молчание. И только
я знал, что нужно сделать что-то именно сейчас. Сказать
о своих чувствах, помочь Сирлине остаться свободной,
не дать произойти непоправимому. Но гулкий стук
в висках, пересохшее горло, нерешительность и спутанность
мыслей не давали мне встать и во всеуслышание
высказать свои притязания.
Время сжалось, замедлилось, я чувствовал как момент
ускользает. Если сейчас глашатай продолжит свою речь,
то я навсегда потеряю ту, с кем однажды
познакомился и ради которой остался жить в этом мире.