сопротивленья. Ужель допустить произвол,
что заиграться в кровавые игрища может!
Было недавно еще и не раз, и не три —
память короткая дремлющих многих подводит…
Мир если как-то меняется, то изнутри,
вот и ржавеем, когда не живем по природе.
Осень восьмая твоя ли, кого-то ль еще —
вместе сошлись на стихийную сходку, едва лишь
власть посягнет на законное право. Рассчет
шел на безликую массу – да мы не проспали!
Игры в гадалки-смотрелки отчаянны, как
всякие игры, да только уводят от дома —
станет небесная стрелка наперекосяк,
если впадет наше неравнодушие в кому.
Осень восьмая… Напомнит Гомер, как ладья
сына бодается с бурей, отец – за оралом,
крохи случайно отсыпанного бытия
чтобы потратить с какой-то хоть пользою малой.
Местный, москвич, петербуржец ли… дело не в том,
где и куда суждено перетаскивать лары —
хрупкие, связаны с хрупкой Землею, плывем,
лишь сберегая пока этот хрупкий подарок.
В утлом своем воскресенье нам знать не дано,
сколько еще облетят и раскроются листья
десятилетий, веков, мигом мчащихся, но
держит еще на плаву свод негаснущих истин:
не суетись и молясь, не убий, не кради,
страсти смиряй, чти законы, не трогай чужого
и не терпи бесконечно, когда из груди,
чем-то стесненной, вскипает свободное слово.
Облик планеты и так уж не лучше от нас,
наворотивших вслепую, что нечем гордиться —
как же, прогресс! Хоть такой сохраним про запас
правнукам… Вспыхнула искра в осмысленных лицах,
небо расчистилось, солнце пророчит весну,
люди, лишь маятник все же качнулся чуть вправо,
встали, сцепивши ладони, чтоб эту волну
встретить не дрогнув – не детская вовсе забава!
Ну, а домой… и мы тоже вернемся домой,
только народ свою спячку дремучую сбросит
и повернется туда, куда вектор ведет мировой —
в общий прогресс.
Мы вернемся пусть в самую позднюю осень.