даже когда ты не то чтобы весь – вполовину еврей,
и на веревке болтаются те же кальсоны с рубахой.
Все будет лучше, конечно, остался последний бросок —
и понастроим домов из стекла и бетона, а шмоток…
что там в шкафу – в голове не уместится! Встанет Восток
и развернется плечами: груз-200, 9-я рота
и позабытая, вроде, с годами кликуха «Даешь!» —
мы, полунищие, жирной Европе, Америке вставим!
Лучшая тихо потянется за рубежи молодежь…
Что же, народ выбирать свою терпкую долюшку вправе,
вправе закусывать горькую жидкость скупым огурцом,
тупо пугая соседей ракетами с жуткой начинкой
с гордой оглядкой пришибленных: бросьте, Он был нам
Отцом,
был настоящим Хозяином, мало ли что половинку
порастерял по дороге народу, зато как сильны
были и как еще будем, когда не помрем с голодухи…
Вот мы уходим, детишки той самой далекой войны,
что ж после нас – безымянная память, тревожные слухи,
знак препинанья привычный в что делать и кто виноват,
рост, приглядеться, все больше и больше назад почему-то.
Не разделяя проверенных временем координат,
путь наш особый: проснуться – да заново в смуту.
Можно, конечно, погано стебаться, кто со стороны
или же кто от кремлевских дельцов принимает медали
в очередной юбилей до сих пор непонятной войны:
вроде, Победа была… А не сами ли души распяли?
Принято как-то считать, что народ невиновен, что он
даже святее святых и наивная, детская жертва —
странно, все тот же над Волгой бурлацкий некрасовский стон,
хоть за воротами звездными пушек ощеренных жерла…