— Осталось пять минут.
Дэн рванул к серому прямоугольнику. Пронёсся мимо атлета с
щупальцами, обогнул строй истуканов с бивнями вместо рук. Боковым
зрением заметил движение, запоздало сообразил, что за ним погналась
статуя с длинными руками-плетями.
Он перескочил через груду обломков, свалил на пол какую-то вазу.
Увернулся от длинной руки-плети, упал на колени, проехал по
пыльному паркету и получил такой мощный удар в спину, что его
отбросило далеко вперёд.
— Осталось четыре минуты.
Выход совсем рядом. Он поднялся, сделал последний шаг.
Перекатился раз, другой, спрятался за стену. Застонал от боли,
заплакал от страха, сжал зубы от отчаяния. Смахнул слёзы. Наконец
осмотрелся. И… понял, что оказался в тупике. В ловушке, где нет
дверей и нет окон. Только маленькая лампа, закрашенная серой
краской. А больше ничего.
— Осталось три минуты.
В проёме появилась статуя с руками-плетями. По серой физиономии
пробежала рябь, а следом проступили человеческие черты. Крючковатый
нос, широкий рот, глаза-щёлочки. На лице статуи застыла гримаса
ужаса, словно она передразнивала человека, который сидел перед ней.
Выдержав короткую паузу, она занесла вверх руки-плети.
— Осталось две минуты, — прервал тишину металлический
голос.
А в следующую секунду пол под статуей разнесло взрывом.
Дэн полетел вниз. От резкого падения перехватило дыхание, в
глазах потемнело, а мысли снова разбежались по разным уголкам.
Кажется, он даже потерял сознание на пару секунд.
Скорее бы это уже закончилось…
Он не понимал, что происходит, не понимал, где оказался, почему
всё здесь пытается его убить или покалечить.
Быстрее бы уже наступило блаженное забытьё…
И почему грёбаный браслет продолжает отсчитывать время? Что
будет, когда оно закончится?
А следом пришла долгожданная смерть…
Но ничего не закончилось.
Чья-то сильная рука ударила его по щеке, подняла на ноги.
Готовую вылететь наружу душу затолкали обратно.
Мужской хриплый голос гневно выпалил:
— Ты хоть понимаешь, чего натворил? Мы последнюю взрывчатку
потратили, чтобы усмирить тварей!
Дэн что-то пробормотал, но его не слушали. Завязали глаза,
заткнули рот. Его куда-то тащили и в то же время отвешивали
оплеухи, пинали. Голоса звучали отовсюду, и твердили одно и то
же:
— За такое его нельзя оставлять в живых!
— Нельзя оставлять!