— Нельзя!
— Не…
Снова завыла сирена. Дэн едва расслышал металлический голос из
браслета.
— Осталась одна минута.
За спиной что-то свистело, противный металлический скрежет скрёб
по ушам, вызывал судороги. Дэн вспомнил, каким словом называли это
жуткое здание. Мясорубка. Он оказался внутри мясорубки. Одна
минута. Если отсюда не выберется, то мясорубка заработает в полную
силу, огромные лезвия разрежут на мелкие кусочки, превратят в фарш,
который сожрут статуи, оставшиеся наверху. Одна минута…
— Сорок секунд.
В лицо дунул ветер, принёс отчаянное желание жить и бороться.
Дэн рванул вперёд, вырвался из чьих-то рук и сорвал повязку с
глаз.
— Цыплёнок! — закричал здоровяк, сжимавший в кулаке обрывок его
жёлтой робы. — Эй, он вырвался! Сюда!
Дэн бросился наутёк. Скатился по лестнице, увидел ещё одну,
одолел её в два прыжка. В поисках выхода покрутился на месте,
заметил окно.
— Двадцать секунд.
Потолок над головой загрохотал, завибрировал от сильного
топота.
— Эй, цыплёнок! Стой на месте!
На лестнице появилась целая толпа людей.
Дэн побежал. Выставил вперёд плечо, готовый выбить стекло,
упасть на землю, сломать кости, разбить голову, умереть от падения.
Но только не оставаться в этой мясорубке…
— Десять секунд.
Он оттолкнулся и прыгнул в окно. От звона стекла заложило уши.
Но удар оказался на удивление мягким, Дэн даже ничего не
почувствовал. Он быстро вскочил на ноги, готовый бежать дальше, но
растерянно застыл на месте, увидев, что оказался не на свободе, а в
тесном дворике, со всех сторон зажатом серыми стенами.
— Пять секунд, — предупредил металлический голос.
И снова нет выхода. И снова ловушка…
Во дворик, больше похожий на загон для скота, высыпали
вооружённые палками люди. Все они замерли в нерешительности, словно
ожидая от незнакомца следующего шага.
Но незнакомец с именем Дэн на жёлтом комбинезоне ничего сделать
не успел. Потому что голос в браслете сказал:
— Время вышло. Программа «Вергилий» запущена.
И над ухом Дэна что-то громко щёлкнуло.
Ему снилась смерть. Кто-то протягивал чёрную руку с зажатым в
ней пистолетом, приставлял ко лбу холодное дуло и больно вдавливал
его, словно пытался проделать дыру в голове, не тратя патроны. Ему
задавали вопросы на незнакомом языке. Он рыдал от страха, кричал до
боли в горле, пытался объяснить, что не понимает. А потом боль и
страдания обрывал выстрел, и он летел в черноту, падал на спину. Но
кто-то снова и снова его поднимал, ставил на ноги, целился из
пистолета, задавал вопросы на незнакомом языке, после чего
убивал.