– Совещания. Как ты сам видишь, я несколько за…
– Послушайте, а сколько еще будет голова Кромвеля торчать на шесте?
Сэмюэль вздохнул:
– Не ведаю. Полагаю, столько, сколько угодно будет Его Величеству.
– Поистине ужасное зрелище.
– Видимо, потому она там и выставлена.
– А ведь вы, братец, своими глазами видели, как… – Балти рубанул воздух ребром ладони, – как снесли голову королю?
– Да. Мне было шестнадцать лет. Я прогулял школу. И меня за это изрядно высекли. А теперь будь так добр…
– И ведь вы же видели еще и первую казнь цареубийцы? Как его там… Гаррисона?
– Да. Ну что ж, приятно было повида…
– Вот же ужас был, наверное. Подвесили, вспороли живот, отрезали срамные части. Потом…
– Да, Балти. Это и впрямь было ужасно. Настолько, что я предпочитаю об этом не вспоминать.
– Люди, чего доброго, заподозрят, что у вас penchant[2] к кровавым развлечениям.
Иностранное словечко прозвучало с чистым французским выговором. У Балти, наполовину француза (как и у его сестры, жены Пипса), была манера переходить на язык отца.
– У меня penchant быть свидетелем великих исторических событий. Я не только на казни хожу. Напомню тебе, что я был на борту корабля, привезшего Его Величество на родину из Голландии четыре года назад.
Пипс не сказал Балти, да и вообще никому не говорил про дневник, который вел с 1660 года. Чтобы доверять бумаге все, он использовал свою собственную систему скорописи, понятную лишь ему одному.
– Ну что ж, рад был повидаться, – продолжал Пипс. – Передай Эстер сердечный привет от меня.
Эстер уже два года была женой Балти. Новейшее прибавление к растущему числу ртов, которые Пипсу приходилось кормить. Пипса повышали по службе в Морском ведомстве, но продвижение едва поспевало за приумножением его бедных родственников.
Отец Балти, Александр, был французским аристократом, когда-то удачно пристроенным ко двору, хоть и в скромном чине, великого короля Генриха Четвертого. Александр командовал королевской охраной в тот злосчастный весенний день 1610 года, когда Его Величество ехал в открытой карете через Тюильри. Охранники замешкались и отстали, красуясь перед дамами из толпы. Фанатичный католик Франсуа Равальяк воспользовался моментом, бросился на короля и пронзил его кинжалом. Король умер сразу. Смерть Равальяка заняла значительно больше времени.