Моя мама — Маргарита Рослицкая уже стояла на пороге. Ее тусклое,
песочного цвета лицо было знакомо. Закутанная в шаль и длинную юбку
мама походила на домработницу, а не на некогда уважаемую сотрудницу
из косметической компании.
— Мама, здравствуй! — Виталий вошел через калитку и обнял
холодную во всех смыслах мать, но та не растерялась, и обняла его в
ответ, на лице старой женщины слабо высветилась улыбка. В свое
время мне казалось, что после смерти сестры в маме что-то
опустилось и залегло в глубоких льдах ее души, заснуло. Со стороны
она казалась все той же, но со временем стала совершенно
безразличным человеком по отношению ко всему, что вокруг
происходит. Смерть не сломала, но подкосила ее.
Их объятья не были семейно теплыми, как это показано в фильмах.
Лед ко льду и смирение к смирению, как должное.
— Мама, ты все также прекрасна, — сказал я и обнял ее после
брата. Рита натянуто улыбнулась и обняла меня, после чего осмотрела
с ног до головы. Если с отцом я виделся часто, то связь с матерью,
после переезда в другой город, сильно урезалась. Не видел ее почти
год.
— Ты не изменяешь себе, — сухо заключила она, на мне был ярко
красный пиджак и темно-лиловые бриджи. Взъерошенные каштановые
волосы после предэкзаменационной ночи не поддавались никакой
расчёске. Ярко, может безвкусно, но практично — в этом мы с папой
похожи.
Головная боль не утихала даже после таблетки, а перед глазами
плыли цифры. Уже почти неделю это состояние не прекращается. Вроде
экзамены и не такие тяжелые, но в последнее время очень
нездоровится.
— Папа в добром здравии? — сказал я настолько пафосно, что
самому противно.
— Он просил тебя позвать, после того, как приедете.
Витя молча снял ботинки и прошел в залу. Изнутри, внешне тесный
и неприветливый особняк, был гораздо просторнее. Стены с отделкой
из гладкого кедрового дерева. Лампы в форме нераскрывшихся бутонов
цветов окрашивали помещение приглушенно красным оттенком. В молодые
годы отец построил этот дом ради того, чтобы порадовать маму
отдаленным и уютным местом, где они могли бы уединяться. Потом
появились мы, умерла Настя, дом тоже должен был измениться, но он
все такой же мрачноватый и нарочито интимный.
Спустившись в подвал и пройдя в кабинет, я увидел все ту же
разруху: разбросанные бумаги с формулами, какие-то черновые записи,
доска, исписанная вдоль и поперек, а посреди всего этого хаоса он —
Аркадий Рослицкий. Папа вальяжно восседал на огромном стуле с ярко
красной обшивкой, обложенный подушками ананасового оттенка. Седая
козлиная бородка и залысина не особо контрастировала с сим
великолепным троном, впрочем, как и остальная комната. На нем был
темный халат и тапочки, при том, что сейчас середина дня.