– А разве ж ее не забрали?
– Не-а. Округ о ней заботиться не желает. Так и заявили: от нее, мол, никакого вреда нет.
– А по мне так есть! Коли захочешь до смерти перепугаться, чтоб из тебя разом все дерьмо вместе с мозгами выскочило, так встань утречком пораньше, в половине шестого, как я встаю, да посмотри, как эта старая карга мимо твоих окон в своем дурацком чепце проплывает. Господи, помилуй!
Женщины засмеялись.
Мы с Фридой были заняты мытьем банок, и слова женщин были нам почти не слышны, но к разговорам взрослых мы всегда старались прислушиваться и особенно следили за интонациями.
– Надеюсь, мне никто не позволит по улицам слоняться, как она, если я из ума выживу. Это ж позор какой!
– А с Делией-то как поступить собираются? Неужто у нее и родни никакой нет?
– Да вроде бы есть сестра, она из Северной Каролины приехать собирается, чтобы за Делией присматривать. Только, по-моему, она просто ее дом захапать хочет.
– Ох, да ладно тебе! Что это у тебя мысли все какие-то злые? Уж такие злые, прям на редкость.
– А давай поспорим? На что хочешь. Генри Вашингтон говорил, сестра эта к Делии уж лет пятнадцать и носа не казала.
– Я-то, честно сказать, думала, что Генри сам возьмет да и женится на ней.
– На этой старухе?
– Так ведь и Генри, небось, не цыпленочек.
– Не цыпленочек, да только и не канюк.
– А он вообще – был женат? Хоть на ком-нибудь?
– Нет.
– Как же это? Или ему кто дорогу перебежал?
– Просто чересчур разборчивый, видно.
– Да никакой он не разборчивый! Ты сама-то вокруг погляди – видишь хоть одну, на которой жениться можно?
– Пожалуй, что и нет.
– Вот именно. Просто он человек разумный. Спокойный. Работает себе. Да и вообще тихо себя ведет. Надеюсь, у тебя с ним все хорошо получится.
– И я так думаю. А ты сколько с него брать-то будешь?
– По пять долларов за две недели.
– Это тебе большая подмога выйдет.
– Там посмотрим.
Их разговор был похож на осторожный, но шаловливый танец: звуки как бы встречались друг с другом, приседали, колебались и снова отступали. Затем в круг входил еще один звук, но следующий, четвертый, его опережал, и эти двое тоже начинали кружить друг вокруг друга, а потом останавливались.
Иногда слова женщин словно завивались ввысь по спирали, а иногда двигались как бы резкими прыжками, и все их разговоры, точно знаками препинания, были разграничены теплым пульсирующим смехом, похожим на биение сердца и дрожащим, как желе. Острые края, резкие повороты, где и осуществлялся основной выброс их эмоций, мы с Фридой всегда сразу замечали, хоть и не понимали, да и не могли понять смысл всех сказанных ими слов, ведь одной из нас тогда было всего девять, а второй десять лет. Так что мы следили за их лицами, руками и даже за их ногами, стараясь уловить самое главное благодаря интонациям и самому тембру их голосов.