Пронумерован был и каждый стол в столовой. За Норманном строго
числился столик недалеко от двери под номером два. Каждое место
было закреплено за определённым пациентом. Несмотря на то, что
некоторые больные прибывали, а некоторые убывали в процессе
завтрака, за каждым столом всегда сидели по два человека – пациент
и его лечащий врач, записывавший каждое мельчайшее изменение в
поведении больного (вплоть до того, какой рукой пациент будет
держать ложку). Единственным, постоянно свободным местом, оставался
стол номер один. За время пребывания в психиатрической лечебнице
Норманн ни разу не видел, чтобы появился тот самый загадочный
пациент или какой-нибудь врач и занял бы это место. Несмотря на то,
что Норманн не редко задавался вопросом: «Что будет, если пересесть
за другой, единственный свободный столик? », дальше мыслей его
действия не заходили и это табу сильнее крепчало в голове с каждым
разом.
Наконец, сев за свой стол с порцией еды, Ньюмана посетила
необычайная грусть, которую он никогда, наверное, не чувствовал.
Кротко оглядевшись по сторонам, Норманн наблюдал множество людей,
уставившихся каждый в свою тарелку и жадно поглощавших пищу.
Мужчина не мог поверить, что находится среди «трупов», которых не
интересует ничего, кроме удовлетворения животных нужд: поесть и
поспать. Больные, синхронно зачёрпывая ложками, поглощали
калорийную субстанцию, отдалённо напоминавшую жирную перловую кашу,
а то, что находилось вне зоны тарелки, их совершенно не
интересовало. Ни почему их никогда не отпускают на прогулку; ни к
чему висит табличка «Огромный выбор»; ни зачем каждый шаг, вплоть
до простейших действий – забрать собственную пронумерованную порцию
или обернуться, контролировался и записывался помощниками главного
врача. Ничего кроме ужасной на вид, но вполне съедобной каши и сна
на больничной койке с огрубевшими плотно набитыми подушками. В его
голове пронеслись одновременно две мысли – два плана действий:
первый – вскочить на стол и, как революционер – герой романов,
призвать людей одуматься, показать им мир (вернее, его маленькую
часть) своими глазами, а дальше уже будь что будет. Но вскоре идея
вершить революции в больнице показалась ему совершенно безумной, и
он предпочёл второй вариант – не отвлекать сумасшедших от их
сумасшествия. За философскими рассуждениями он не заметил, как
полностью опустошил тарелку.