Мать согнулась на диване и стала всхлипывать. Аринка уткнулась ей в колени.
– Горемычная моя! – обняла ее мать.
– Ну уж! И не калека я, просто правая одна рука гибкость потеряла, а так все срослось. Я даже не хромаю, хочешь, станцую?
– Тебе только танцевать, веретено кривое, в постель ложись, поздно уже. Завтра рано утром к Степушке в больницу ехать. Хочешь, что ли, со мной? Брат он тебе все же.
– Поеду, мама, конечно поеду. А сейчас хочу в ванну.
Подавая полотенце, мать увидела исполосованную шрамами руку дочери и снова зарыдала.
Было утро. Осеннее яркое солнце светило прямо в окна. В психиатрической больнице время посещения еще не настало. Аринка сидела рядом с матерью на узком сидении и ждала. Запах лекарств и хлорки, белые халаты и позвякивание склянок душили ее воспоминаниями о собственных страданиях.
Проходившая медсестра колыхнула голубую занавеску. Луч скользнул по доскам пола, по человеческим ногам в шлепанцах и больничных пижамных штанах.
Аринка подняла глаза и ахнула:
– Март! Быть не может, Март!
Молодой совсем, высокий мужчина скользнул по девушке бессмысленным взглядом темных глаз и равнодушно посмотрел в окно.
– Март! – Аринка вскочила и обхватила руками ссутулившуюся спину. – Ты что, не узнаешь меня? Как долго мы тебя искали.
Девушка крепко сжала и что есть силы встряхнула безвольные плечи. Ее оттащили, обругали, она сопротивлялась. На шум вышли врачи, сбежались санитары, безучастного больного увели, на Аринку и ее мать накричали и прогнали из коридора во двор.
– Мама, это же Март! где только мы его не искали, я думала, что не увижу его никогда, я думала, что он умер!
– Девушка, девушка, вас врач вызывает, – женщина в белом халате манила Аринку, стоя в дверях.
– Иди вон, зовут, – сказала мать.
Аринка бросилась бегом.
Женщина проводила ее по длинному коридору и открыла дверь с табличкой: