Я ударил по клавишам, ввел пароль в появившемся на мониторе окошке и раскрыл таблицы движения средств по счетам. Надо делать хоть что-то, лишь бы не оставаться один на один с гнетущими мыслями. Моя зрительная память отлично запоминала числа, все-таки я математик по образованию, а не поэт. Поток чисел, за которыми стояли денежные суммы, затягивал меня в головоломную воронку, заставляя их сравнивать и анализировать. Спустя час, я нашел целый ряд сомнительных операций.
– Опять какая-то ерунда. Что-то не так, – бурчал я, копируя суммы и номера счетов в отдельный файл.
– Ну что еще? – высказал недовольство Голиков, с сомнением покосившись на меня.
Пришлось распечатать таблицу и разъяснить:
– Смотри. В суточных выписках эти переводы есть, а в отчете за месяц отсутствуют.
Олег оттолкнул свое кресло на колесиках и подошел ко мне. Его взгляд был колючим и ироничным одновременно. Голиков пощелкал пальцами около моих ушей, словно будил заснувшего.
– Эй, идеалист, проснись! Ты думаешь: чем мы зарабатываем? Депозиты-кредиты? С ними легко прогореть. Мы не Сбербанк, которому все доверяют. Радкевич выбрал другую нишу для бизнеса.
– Взять деньги и смыться?
– До этого еще не дошло. Наш банк оказывает услуги особого рода.
– Какие же?
– Если в двух словах, то криминалу надо отмыть деньги, чиновникам обналичить откаты и спрятать их в офшоре. Есть спрос – будет предложение.
– Обналичить и спрятать.
– Наконец дошло.
Меня распирала обида:
– Я месяцами работаю над программами, ставлю преграды для мелких мошенников, а тут…
– Да что с тобой? – начал раздражаться Олег. – Ты не такой как всегда.
– Кое-что случилось.
– Что же?
Мне не хотелось говорить про дочь, для чужого человека это лишь любопытная информация, а для меня непрестанная боль. И я хлопнул ладонью по сомнительной таблице:
– Вот это!
Голиков хмуро вглядывался в мое лицо, словно видел впервые. Я с вызовом ответил на его невысказанный вопрос:
– Что, не нравлюсь?
– Забудь.
Олег выдернул из-под моей руки страницу с номерами счетов, вернулся к своему столу и сосредоточенно захрустел яблоком. Даже его спина выражала презрение. Швырнув огрызок, словно окурок, Голиков вышел из кабинета.
«Заложит», – равнодушно подумал я.
Спустя двадцать минут я внутренне усмехнулся своей прозорливости – меня вызвали к Радкевичу.