–
Теперь ты понимаешь, почему я не с вами? – спросил я.
–
Знал бы ты, чего стоил этот суд! – вздохнул он. – Дело дважды
закрывали. Если б не интернет…
–
Ваша работа?
Он
кивнул.
–
Если б за рулем был мужик… – начал я.
–
Он не дожил бы до суда! Знаю! – сказал он. – И очень рад, что
оказалась баба. Мотать срок из-за всякой падали? Этой суке недолго
осталось – сидит на игле. Пытались лечить – бесполезно. Тюрьма
могла ее спасти – там нет наркоты. Они перехитрили сами себя. Суд
не наказал – Бог накажет. Сдохнет, причем, скоро! Если тебя это
утешит…
–
Не утешит! – сказал я.
Я
не врал: меня не утешил бы даже расстрел. Вернуть Свету он не мог.
Мы с ней как-то мгновенно срослись. Она любила меня подразнивать,
называла «офисным планктоном», я делал вид, что сержусь, хотя на
самом деле просто млел. Нас ждало простое, непритязательное
счастье: работа, много работы, ипотека, дети, строгая экономия, но
это мало значило по сравнению с тем, что мы были вместе. Смерть
оторвала ее от меня – с мясом. Я не мог работать в полную силу – и
меня уволили. Платить за квартиру стало не по карману, и я
перебрался в угол для гастарбайтеров. Я помогал им на стройке –
бесплатно не кормили. Деньги таяли, я стал продавать вещи. Мне
нужно было дождаться суда. Сначала я продал машину. Много за нее не
дали – слишком старая. Пришлось продать и ноутбук. Получив письмо
нотариуса, я продал сотовый – последнюю ценную вещь, что у меня
оставалась. Вырученных денег хватило на билет, госпошлину и
немудреную еду. Глафира зря считала меня богатым. У меня был только
этот дом, который следовало немедленно сбыть с рук. Я понимал, что
дом в райцентре не стоит дорого, тем более, такой, но что-то он все
же стоил. На билет в один конец – куда-нибудь подальше,
должно хватить.
Я
встал, вышел во двор и, вдыхая запах вянущей травы, отжался сто
раз. Затем умылся и доел остатки вчерашнего ужина. Разжился
тряпками и стал наводить в доме предпродажную подготовку. Помыв
окна, я протер мебель и только после заметил в углу икону. Не
Николая-чудотворца или Богородицу – привычные домашние образа, а
Спаса Нерукотворного. Я не религиозный человек, но Бога следует
уважать. В горах мы часто его вспоминали…
Я
притащил стул, встал на него, и стал протирать образ. Нижним концом
он опирался на гвоздь, от неловкого движения икона соскочила и
повисла на веревочке. Что-то выскользнуло из-под нее и шмякнулось
на пол. Я соскочил и поднял. Это был сверток цилиндрической формы,
запакованный в бумагу с красной полосой. Обертку вдобавок заклеили.
Я надорвал бумагу – в ладонь скользнули желтые монеты. Я поднес
одну к глазам. В центре желтого кружка красовался двуглавый орел,
но не современный российский, а царский. Ниже шла надпись: «10
рублей 2000 г.». Я перевернул монету. Незнакомый, одутловатый
профиль немолодого человека красовался в центре, по кругу шла
надпись старинным, витиеватым шрифтом: «Алексей