- Так, все! Нечего зазря языками
чесать!
- Да нечего, нечего, - примирительно
хлопнул его по плечу Алексей, пряча улыбку. – Кстати, совершенно
зря стесняешься, в моей роте после первого прыжка сразу двоих
отсеяли. По причине этой самой высотобоязни.
- А как же они с парашютом-то
сиганули? – искренне заинтересовался Батищев, в глубине души
благодарный товарищу за поддержку.
- Так в том-то и дело, что не
сиганули, - фыркнул десантник. – Как к десантному люку подошли –
первый прыжок мы с Ми-8 делали, это вертолет такой, - так и все.
Ступор, паника. Ну, в смысле, прыгать отказались. Не насильно ж их
наружу выкидывать? Хотя до того ничего подобного за ними не
наблюдалось, и полосу в числе первых проходили, и «крокодилы», и
вышку-четвертак. Нормально все было. Но вот с настоящей высоты
прыгнуть не смогли. Перевели по-тихому куда-то в наземные
части.
На сей раз контрразведчик просто
промолчал, многозначительно кивнув головой. Хоть и хотелось,
конечно, узнать, что это еще за крокодилы с вертолетами такие. А
вот с вышкой никаких особых вопросов не возникло: и так понятно,
что парашютная, навроде тех, что в парках культуры и отдыха по
линии ОСОАВИАХИМа стоят. Ну, а «четвертак» - это, видимо, высота,
двадцать пять метров…
Интерлюдия
Москва, утро следующего
дня
Народный комиссар внутренних дел
устало помассировал натертую дужками пенсне переносицу. Хотелось
нормально выспаться, однако сейчас подобное было поистине
недостижимой роскошью. Впрочем, как и вчера, и позавчера… Привычный
режим дня остался в далеком, теперь уже невероятно далеком прошлом,
возврата к которому в ближайшие годы точно не будет. Поскольку
победа «на вражьей земле малой кровью, могучим ударом» осталась не
более чем словами довоенной песни из довоенного же
кинофильма[1].
Осталась в двадцать первом июня одна
тысяча девятьсот сорок первого года.
Нет, всесильный нарком, разумеется,
знал, что немцы нападут. И даже примерно знал, когда именно это
произойдет, хоть доводимые разведкой и называемые многочисленными
перебежчиками сроки и гуляли в достаточно широком диапазоне, от
середины мая до середины же июля. Или даже начала
августа.
Впрочем, большинство информаторов
датой начала фашистской агрессии все же называло именно двадцатые
числа июня. В конце весны гитлеровцы еще не были готовы, а тянуть
до августа просто не могли – уж больно сложно объяснить
сопредельной стороне огромное количество скопившихся на границе
войск. Да и невозможно слишком долго держать на одном месте такую
орду: три группы армий, «Север», «Центр» и «Юг», одних только
дивизий в первом стратегическом эшелоне - больше полутора сотен –
не шутка, знаете ли!