Он отхлебнул чай из кружки, обжёгся и всё-таки не сдержался:
– Скотина, подхалим, мать его.
Катерина сидела рядом, подперев подбородок обеими руками, и смотрела, как муж ест.
– Опять до темноты? – спросила она.
Геннадий молча кивнул.
Настя разложила по краям тарелки весь плававший в супе лук, глотнула чаю и стала вылезать из-за стола.
– Ты куда это? – удивилась Катерина. – И не съела ничего…
– Не хочу больше, – Настя выбралась, наконец, из–за стола, потопталась немного в нерешительности на месте, глядя на родителей большими грустными глазёнками, и вышла из дома.
Спускаясь по ступенькам, она краем уха успела услышать, как мать сказала вполголоса:
– Скучно ей. Таскается со своей куклой день-деньской, а соседскими так и не подружилась.
– Не порядок, – согласился отец. – Ей ведь пять, через два года в школу.
Настя не стала слушать, о чём они говорили дальше. Она забралась в самый дальний угол двора, где под тенью старой ветвистой яблони было немного прохладнее, уселась на землю, усадила перед собой куклу и, насупив совсем белёсые на загорелом личике бровки, строго произнесла:
– Я у тебя, Элеонора, одна. Мне что, на всех разорваться?
Глава
II
А ночью пичугинцев разбудила гроза.
Дождь обрушился на притихшую деревню сразу и водопадом. Крупные капли автоматной очередью колотили по крышам, стенам и окнам. Стёкла жалобно позвякивали, крыши протекали.
Уже не чаявшие облегчения пичугинцы, сонно морщась, выбирались из кроватей и, откинув занавески, старались разглядеть хоть что-нибудь. С таким же успехом можно было смотреть сквозь мутное стекло. Ветра, как ни странно, не было, но мигом намокшие занавески уже пускали ручейки на подоконники и полы.
И шлёпая босыми ногами в образовавшихся на полу лужах, люди в первый раз за последние полтора месяца наглухо закрывали в домах все окна.
Вечно брехавшие, как и полагается деревенским собакам, друзья человека, поджав хвосты, жались к сухим углам своих будок, и только разбуженные грохотом льющейся с неба воды куры кудахтали испугано и чуть слышно.
Настя слышала, как, кряхтя, поднялся отец, как прошлёпал он босыми ногами к окну, проговорил что-то, зевая, и закрыл его. Насте же подниматься нисколько не хотелось. Шум дождя убаюкивал её и что–то нашёптывал, нашёптывал, нашёптывал…
Так и не проснувшись окончательно, девочка вернулась в свой сон. В этом сне она с самого утра играла с мамой в куклы и больницу. И маме не нужно было готовить обед и мыть пол, потому что мам было две – одна хлопотала по хозяйству, а другая играла с Настей. А потом с папой они пошли купаться на речку, и папа нёс на одном плече её, а на другом Элеонору, и Элеонора очень этим гордилась. Они долго плескались в тёплой воде и грелись на песке, и снова плескались. И папе тоже не надо было спешить на работу, потому что пап тоже было два – один для работы, другой для неё, Насти.