– Плотный ужин…
– Видите, – кушать после шести вечера вредно для здоровья. Küss, meine Schöne!
Клюг предпочел не засиживаться за столом, теряя драгоценное время, -поднялся, кивнул Функу, взял пальто и вышел.
Очередным трамвайным номером он добрался до Халешез Тор.
В большой трехэтажной больнице «Unterschlupf» (Приют), атмосфера хоть и отличалась меньшей оглушительной разноголосицей, чем в отделе, оптимизма не добавляла.
Он явил свой жетон дежурному врачу.
Врач все-таки не был так плох, как сообщил Хольман. То ли уже вышел из нокдауна, то ли умел держать удар.
– Пятерых допрашивать еще нельзя, – без сознания. Еще трое очень слабы, только завтра смогут говорить. Остальные ваши.
Сопровождаемый врачом, старший инспектор поднялся по мраморным ступеням на второй этаж.
Длинный коридор освещался уличным светом сквозь высокие окна, каждая рама в три стекла высотой. Через такое окно легко проходил всадник. Потолок терялся в высоте. Пол поскрипывал паркетом, протертым до половины толщины половиц, но тем не менее будил прочитанное в детстве, – о эпохе офицеров с шпагами и дам в кринолинах.
– А что тут было раньше? – спросил он на ходу.
– Институт благородных девиц, – ответил доктор.– Говорят, некоторые из выпускниц выполняли обязанности фрейлин при дворе Фридриха Вильгельма Третьего и Четвертого.
«А сейчас здесь блюют пролетарии с завода промышленника Отто Вайдта и картонных фабрик», – усмехнулся про себя Клюг.
Ему удалось опросить десяток пострадавших, и он испытал к ним сострадание. Бледные, с опухшими глазами, они бессильно лежали на чугунных кроватях, под каждой таз, на случай если еще не все выделения покинули тело. Сестры подкладывали под спины подушки, так больным было легче дышать.
Но почти никто не помнил человека, вышедшего за минуту до микровзрыва. Лишь один, полный лысый человек, с картонной фабрики, вспомнил высокую фигуру в потертой куртке. Но так как две трети посетители одевались в подобную одежду, это не очень-то помогло.
Кельнер вспомнил больше. Он вспомнил человека в куртке. Когда тот выходил, кельнеру бросились в глаза высокие блестящие сапоги.
– Такие местные не носят, – добавил кельнер, почесывая припухший от слез глаз.
– И на том спасибо, – сказал Клюг.
Уже от двери он спросил:
– А что за хлеб у вас в заведении?
Тот пожал плечами: