Пора уходить. Взгляд скользит по треснувшему зеркалу — дань
суеверной привычке. Бежит из угла в угол по пыльной поверхности, но
словно споткнувшись, ошарашенно застывает. Из квадратной рамы,
сквозь дым и радугу накативших слёз, на Сашу смотрит лицо того
самого парня из сна. Чуть резче черты, стрижка короче, но даже
покрытое ссадинами и под слоем сажи это лицо нельзя не узнать.
— Почему ты не приходил раньше? Мне не хватало тебя.
— Оттуда не приходят, малыш, — откликается кто-то внутри, — а
призвать может только родная кровь.
— Я проклял вас, вычеркнул из памяти и никогда никого не звал. Я
думал…
— Знаю, малыш… Но меня призвал не ты. Зоя... Твоя сестра...
— Сестра?! У меня есть сестра?!
— Найди её...
Очередная серия взрывов обрушивает балкон. Медленно, с протяжным
скрипом, гостиница заваливается на бок, ещё пара секунд — и
рухнет.
Дверь выбита ногой. Выглянув из проёма, Саша понимает, что
шансов на удачное приземление почти нет. Огонь ослепляет, парк
утопает в дыму.
— Ёбаный пиздец! Не видно же ни хуя!
Где-то справа должен быть глубокий сугроб, но туда же могло
унести обломки балкона.
Саша прыгает наугад. Ударной волной его подбрасывает вверх и
швыряет обратно на пылающую стену. Считая рёбрами обугленные
брёвна, он падает в изувеченную пасть обвалившегося балкона.
Почему-то вдруг резко хочется есть. От смрада пережжённой
перловки, нависшего в столовой, к горлу подступает тошнота.
Облезлая ёлка тускло блестит тремя лампочками, да и тех почти не
видно за ворохом самодельных бумажных игрушек.
— Дети! Давайте позовём Дедушку Мороза! — Любовь Кузьминична,
она же Баба Люба, приторно сияет. — Ну-ка, все вместе!
Ей тоже скучно. С гораздо большим удовольствием она пошла бы
домой, опохмелилась стаканом первача и легла спать.
— Здравствуй, Дедушка Мороз, — шипит Генка, ковыряясь ложкой в
носу, — борода из ваты…
Уши закладывает, не то от всеобщего рёва, не то от грохота
канонады и падающих стен. Улыбается довольная Баба Люба, кусками
ржавой арматуры щерится навстречу груда обломков.
Дым застилает глаза, но уже не жжёт. Сквозь утренний туман
проступают очертания сельского дома с чуть покосившимся частоколом
и резными ставнями.
Девушка на крыльце, она настороженно всматривается в молочную
пелену, вслушивается в каждый шорох, словно боится пропустить мимо
свою судьбу. Длинноволосый парень, вынырнув из тумана с букетом
ромашек, улыбается так глупо, как умеют только влюблённые. Счастье
в глазах у обоих. Долгим ли оно было, это счастье?