— Ну же, птенчик! Воображение включи!
Антон почти кричал, но его голос был едва различим в царившем
вокруг хаосе.
«Музыка! Она свяжет воедино ткань бытия! Она изгонит уродливых
монстров на край мироздания, в мрачные пределы ночных кошмаров! Ибо
нет ничего прекраснее музыки! И в ней я пребуду во веки веков!»
Где-то запели лютня и арфа. Косте вдруг подумалось, что музыку
нужно было сотворить с самого начала. Отражаться в музыке куда
проще, чем в зеркале, и уж точно приятнее, чем в глади и
тверди.
Журчание ручья и трели жаворонка ласкали слух, прохлада
тенистого сада опьяняла блаженством. Костя шёл по тропинке,
наслаждаясь своим творением, которое было чудесно. Но, будучи
совершенным, оно оставалось никому не нужным, а наслаждаться в
одиночестве было тоскливо. Костя смотрел на дело рук своих, и его
сердце обливалось кровью.
«Один в целом мире! И этот мир некому подарить!»
— Состояние стабильно тяжёлое, — встревоженный голос Евгении
внезапно прозвучал совсем близко. — Жалко его, совсем ещё
мальчишка…
— Вот такие юнцы с крыш и прыгают, — Антон тяжело вздохнул. — На
нашу голову.
— Его сбросили, Антон Дмитриевич, у него…
— Это пускай полиция разбирается, а вы, Женечка, ноотропил ему
повторите.
Сбросив свою раздавленную скорлупу на больничную койку, душа
неприкаянно болталась под потолком. Снизу она напоминала диковинный
иероглиф, начертанный тонкими струйками тумана и оттого едва
различимый. Временами надпись совсем терялась на фоне грязной
побелки, и тогда лишь лёгкий сквознячок из мутных, но назойливых
мыслей напоминал Косте, что его душа всё ещё здесь.
В палате резко пахло спиртом и хлоркой — среди таких миазмов
душе было тоскливо, она давно улетела бы прочь, но выходы стерегла
очень серьёзного вида лягушка.
Пупырчатое земноводное размеры имело невеликие, однако его
бдительность сомнений не вызывала.
Впрочем, Косте было на всё это плевать: и на вдруг заметавшуюся
из угла в угол душу, и на хлопочущую с какими-то склянками Женечку,
и даже на Ленку, взахлёб рыдающую у него на груди.
— Костенька, родненький, ты только не помирай! — жалобно
причитала она. — Я вот тебе яблочков принесла! Ты же любишь мочёные
яблочки!
«Вот ведь дура! — мозги скрипели, как мельничные жернова. — И
зачем в райских кущах мочёные яблоки?!»
По правде говоря, райские кущи его тоже мало заботили. По
задворкам сонного разума блуждало нечто важное, но у Кости никак не
получалось за это ухватиться. То ли забыл он что-то, то ли
недоделал.