На огромном круглом столе, стоявшем посреди, причудливом узором
пестрели карты Таро. Рисунок на них был таким ярким, что Косте
показалось, будто они живые.
Хозяйка села в кресло и склонилась над раскладом. Помолчав
некоторое время, она улыбнулась.
— Да, юноша, всё очень запутано. У вас выпадают только старшие
арканы.
— Это вы мне гадаете?!
— А кому?! Не себе же! Про себя я всё знаю.
— Но у меня нет денег.
— Это я тоже знаю! — ещё несколько мгновений её взгляд был
прикован к размалёванным картонкам. — Перевёрнутый Отшельник…
Тяжелая утрата, жестокость к себе. Башня тоже перевёрнута. Шок и
пробуждение. Пришло время собирать осколки. Кстати, у вас лоб в
кровь разбит. Вы подрались?
— А вы не слышали?
— Что я должна была слышать? — женщина пожала плечами и вновь
погрузилась в изучение расклада. — Шут в прямом положении…
Между тем, Костя вытер кровь ладонью, завороженно глядя на
странную хозяйку странной квартиры.
— Шут в прямом положении может означать как легкомыслие, так и
шанс, который выпадает только раз в жизни. Но это, — она бросила
задумчивый взгляд на свои часики, — мы скоро спросим у него самого.
И, наконец, Верховная жрица… — словно о чём-то вспомнив, женщина
встрепенулась. — Когда вы звонили мне в дверь… Вы, кажется, хотели
о чём-то меня спросить?
— Да… — Косте почему-то стало неловко, он покраснел и отвёл
взгляд.
— Что именно?
— Я хотел спросить, какое имя… самое великое во вселенной.
На мгновение Константину показалось, что лицо женщины
остекленело. Взгляд из ледяного сделался свинцовым, румянец на
щеках исчез, и несколько долгих секунд она смотрела на него не
отрываясь.
— Бедный мой мальчик! — испуганно прошептала она. — Ты ведь
действительно хочешь это знать…
Сначала умолкли ходики на стене. Надсадно крякнув в последний
раз, они наполнили комнату пружинистым эхом и провалились в
небытие. Звуки вечернего города меркли постепенно, словно крики
удаляющейся птичьей стаи. Зловещая тишина каменела, становясь
хрупкой, и вскоре брызнула незнакомым отрывистым баритоном.
— Женечка, гоните его в шею! Вы же видите — молокосос не
дозрел!
Голос принадлежал долговязому мужчине в чёрном смокинге, на
левой груди которого золотом было вышито изображение шута,
точь-в-точь такое же, как и на карте, сулящей невероятные шансы.
Точно перепутав эпохи, этот джентльмен, казалось, заявился сюда
прямо с приёма у королевы Виктории. Опираясь на тяжелую трость с
костяным набалдашником, в другой руке он сжимал чёрный цилиндр и
пару лайковых белых перчаток.