– Вообще-то пить плохо, – изрёк он. – Да уж ноет больно.
– У меня нет. Я к другу всё отнёс. У него Новый год встречаем.
– Да знаю я. Я к Савичу слетаю. У него за шкафом от жены спрятано. Я мигом.
Домовой растворился в стене, затем высунул озабоченную физиономию:
– Ты это, денежку дай. Он за бесплатно не хочет, а воровать вроде неудобно.
– Так дал бы ему.
– Так у меня деньги-то мистические, – сконфуженно прохрипел домовой. – Я ему так и сказал; он мне: «Я тебя, зелёный змий, с твоей мистикой так расфрантычу, что и полицию звать не придётся». Ты уж, мил человек, денежку мирскую-то дай.
Я потянулся к брюкам и, вынув измятые бумажки, отдал собеседнику.
– Я мигом, – подмигнул он мне шалым глазом.
Через пару минут он действительно явился с бидоном, в котором что-то противно пахло.
– Вот, раздобыл, – радостно сообщил он.
– Слушайте, а как это вы сквозь стены? – робко поинтересовался я.
– А, – махнул лохматой лапой домовой, – сызмальства обучен.
– Так значит, вы всё, что в доме делается, видите?
– Точно, – домовой ноздрями блаженно втягивал омерзительный запах, идущий из бидона.
Любопытство разобрало меня.
– Слушайте, а что сосед справа от меня сейчас делает?
– А, этот… – домовой отхлебнул. – Ох, амброзия. Этот-то думает, куда левые бабки прятать от налоговой. Всё равно посадют.
– А слева?
Домовой плутовато прищурился.
– Семейную жизнь не обсуждаю. Профессиональная этика. Пить будешь?
Я содрогнулся.
– Лучше закурю.
– Валяй. Эх, – опять запричитал он, – сносить будут. Разбежитесь вы все, сироточки мои, – прогнусавил он, отхлёбывая из бидона изрядный глоток. – Ты бы вот из 25-й врача пригласил с нами посидеть. Не спит он, ёлку наряжает. Уже пять игрушек разбил. Психиатр. Прощальные ведь посиделки устраиваю. Я его, правда, раз чуть до хи-хи не довёл. Чтоб меня мистикой не обзывал. Но кто старое помянет… Но я думаю, он зла не помнит. Поспорили бы насчёт мистики. Сходи за ним, а?
– Неудобно. Ночь всё же. Что он подумает?
– Ты уж старика уважь, сердечный. Сиротой ведь остаюсь. Беспризорным по свету скитаться… – гнусаво затянул он.
– Ладно, – проклиная себя, что вечно попадаю в истории из-за своей мягкотелости, я надел джинсы и вышел из квартиры.
Дзинь! В вымершем подъезде оглушительно рявкнул звонок. Щёлкнул замок. Сквозь массивную дверную цепочку на меня испуганно моргало лицо психиатра Льва Борисовича. Наконец он меня узнал.