Девушка проводила его по широкой лестнице, вдоль бесконечной
череды коридоров и, наконец, остановилась перед двустворчатыми
дверьми темного, почти черного, дерева. Лиара несмело постучала в
дверь и, оставаясь на месте, сделала Седому приглашающий жест в
сторону входа. Не заставляя себя просить дважды, Решетов
решительно, но пока еще с трудом распахнул широкие створки и на
секунду замер, внимательно оглядывая большую залу, где, как он
понял, собирался цвет здешнего общества …
Широкая резная лестница из дерева, имевшего прекрасный
золотистый оттенок, вела высоко вверх, туда, откуда широкое
пространство залы оглашали громкие голоса и смех. Седой
вопросительно взглянул на Лиару – в ответ она утвердительно кивнула
хорошенькой головкой и еще раз пригласительным жестом указала ему в
сторону лестницы. Со вздохом сопоставив количество ступеней с
остатками сил в своих подрагивающих от напряжения ногах и медленно,
крепко держась рукой за широкие перила, Решетов приступил к
восхождению в хоромы хозяина замка. Дыхание быстро сбилось, ноги,
казалось, налились свинцом, но Сергей с честью выдержал это
испытание и вскоре, стараясь сохранить осанку, преодолел последнюю
ступень и оказался в просторной зале, судя по массивному столу,
усаженному разношерстной публикой, обеденной.
Едва Решетов появился в поле зрения присутствующих, послышались
одобрительные возгласы и бравурные восклицания. Окружение Витаро
приветствовало гостя вставанием и поднятыми кубками. Тут же
появилась полная служанка с подносом, на котором стоял серебряный
кубок, до краев наполненный пенящимся напитком, который Седой с
благодарностью принял, молясь, чтобы его содержимое не оказалось
чересчур крепким.
Витаро громогласно произнес длинную и, вероятно, цветистую речь
и первым до дна опорожнил свой кубок. Все, как один, присутствующие
последовали примеру хозяина дома. Несомненно, все пили за здоровье
Сергея, и отказать в ответном жесте было нельзя. Седой собрался с
духом, поднес кубок к губам и глубокими глотками влил его
содержимое в себя. Напиток оказался мягким и приятным на вкус, да и
впечатления особо крепкого не производил – по крайней мере, ноги
гостя не подкосились и он не рухнул без чувств на потеху всей
публике. Гости вновь разразились восторженными криками, а Витаро с
забавным акцентом: «Сеургей!» выкрикнул его имя и указал на кресло
по левую руку от себя. Седой, осторожно переставляя слегка
заплетающиеся ноги (видимо, действие напитка все же давало о себе
знать) направился во главу стола, обмениваясь с присутствующими
приветственными полупоклонами и тычками кулаков. По правую руку от
хозяина особняка восседала его дочь, которую в последний раз он
видел в весьма щекотливом положении. Девушка сидела с опущенным
взором и не смела поднять глаз. Но Витаро, разумеется, и помыслить
не мог о том, что произошло в опочивальне больного гостя, поэтому,
протянув ей руку, помог приподняться с места и с гордостью
произнес: