- Да ладно, Коваль, ну его – пусть живет, - миролюбиво
вмешался Седой. – Не хватало еще самим в этом собачнике
перегрызться.
Коваль криво усмехнулся и недовольно покачал головой:
- Смотрю я на тебя, Серега, и удивляюсь: вроде не блатной,
а пацан правильный – не подкопаешься. Ты чем по жизни занимаешься,
если не секрет?
- По жизни – живу! – улыбнулся Седой. – А ты, если на
исповедь развести меня хочешь, сан священника получи для
начала!
- Ладно, говорливый, - с долей иронии проворчал Коваль. –
Ты меня еще жизни поучи!
Седой ответил ему хищной улыбкой и промолчал, не желая
ввязываться в базар «за жизнь». Как показывала эта самая «жизнь» -
гораздо выгоднее было уметь по-настоящему слушать, нежели трепать
языком. Сергей катнул желваки и понуро уставился в одну точку.
Жизнь …
Жизнь Сергея Решетова началась в убогой провинциальной больнице,
куда доставили его беременную и умирающую от лучевой болезни мать.
После тяжелых и сложных родов мама не протянула и двух часов – тихо
скончалась на скрипучей больничной койке, застеленной линялым
бельем, прижав к себе сверток с ревущим во все горло Серегой. Врачи
долго поражались тому, что у роженицы с такой степенью облучения
(которое она, кстати, получила неведомо где) мог родиться абсолютно
здоровый ребенок, который мало того, что выжил в радиоактивном
чреве, так еще был и практически не восприимчив ко всевозможным
недугам, выпадающим на долю новорожденных. Участники консилиума в
областной клинике, куда маленького Решетова доставили спустя две
недели, изумленно качали седыми головами, изучая заключение о
смерти его матери.
В дальнейшем судьба Сергея устремилась по накатанным рельсам
участи тысяч подкидышей и «брошенных»: дом малютки и последовавшая
за ним череда детских домов, которые он менял с завидной
регулярностью. Не то чтобы его тяготила скупая опека родного
государства, нет – мальчуган с рождения умел приспосабливаться
везде, куда бы ни забросила его шальная судьба. Гораздо сильнее
этого беспокоило Серегу пристальное внимание, оказываемое ему
людьми в белых халатах. Парень рос и развивался значительно быстрее
своих сверстников; практически не болел (за исключением легкого
насморка) и везде отличался завидными физическими данными. Все это,
вкупе с довольно любопытной медицинской картой, весьма интересовало
назойливых эскулапов. Одно из светил советской медицины даже хотел
сделать Решетова темой своей кандидатской. Подобное навязчивое
внимание настолько достало свободолюбивого и неугомонного парня,
что, едва ему исполнилось двенадцать, он сбежал из очередной
богадельни, на этот раз – окончательно.