– Да, – сквозь зубы вымолвил я, отчего выражение лица Оливье немного обмякло. – Понимаю.
– Хорошо. Очень хорошо! В таком случае с тобой еще можно работать! – надзиратель отвел взгляд в сторону, делая вид, что заметил нечто интересное в другом направлении. – Запомни мой совет, Смит: несчастная жизнь не прячется, а хорошей – не восторгаются. Это то, что поможет тебе понять грань стыда.
Как только я собрался вставить комментарий, он жестом попросил меня закрыть рот.
– Нет, нет и еще раз нет, Я не собираюсь выслушивать оправдания! Когда человек защищает свои права, которые никто не ущемляет, – значит это онанизм. Подобно тому как он ублажает свое тело, точно так же он ублажает свое самолюбие. А ты еще к тому же болен. Болен нарциссизмом!
Мне было противно слушать такие оскорбления, но до того они были абсурдны, что уши с упоением вслушивались в каждое слово. Более того, мне даже показалось, что мы неплохо бы поладили, будь у нас шанс хоть раз выпить вдвоем. Алкоголь сделал бы нас глупцами, способными лучше понять друг друга.
– Ты смеешь смеяться? – с удивлением спросил надзиратель. – А ведь мне многое известно! Например, ты стал асоциальной личностью! Тебя уже сотни раз звали в кампании, где ты мог выпить, заняться утехами и просто пообсуждать проблемы! Но ты ушел в себя, Смит. Ты на пороге враждебности к людям, что были так добры к тебе…
– Но разве такое одиночество запрещено?
– Нет, не запрещено… – еле слышно вымолвил он, а затем закричал еще сильнее – Но это пока что! И не нужно так смотреть! Из-за того, что люди с тобою не общаются, они боятся! Они не знают твоих болезней, не знают твоих действий и, разумеется, не имеют представления о твоем стыде! Ты лишаешь себя права быть человеком!
– Так кто же я тогда, если не человек?
– Уж не знаю, Смит, но явно не патриот! Ведь патриотизм – это любовь к своей стране в любом ее проявлении и при любых обстоятельствах. Чувство, доступное лишь человеку, – даровано свыше для благодарности, а не ущемления! Чертов нигилист!
Сжатым кулаком Оливье с силой ударил об стол, создав гулкое эхо. Его лицо, словно младенческое, засияло от радости. Надзирателю нравилось выплескивать эмоции и заставлять людей верить в ненависть к нему, словно та присутствовала с самого начала. Понятие порока для него не было известным.