Алкаш допил, оторвался и звучно вздохнул.
– Тяжело? – спросил я.
– Бывает, – потупил взгляд он.
Помолчали. Потом хлыщ встрепенулся, приосанился, отхлебнул из новой кружки и спросил:
– А вы Сэлинджера читали?
Я хмыкнул.
– А чего это его читать. Он сам мне читал свое.
Мужичонка икнул, уставился на меня, покумекал, спросил:
– По-английски?
– Ну не по-японски же, – пожал плечами я.
– И «Над пропастью…» читал?
– И во ржи читал, – я хотел скаламбурить, добавив, «я не ржу», но передумал и сказал: – А что, задело произведение?
– Задело? Задело, это не то слово. Это про меня старик написал! Все про меня! От первой до последней строчки! Все про меня!
Хлыщ задергался, засуетился, очки сползли к губе. Он пальцем ткнул в дужку, промахнулся и попал в глаз. Глаз задергался, вывалился и булькнул в кружку.
Наступила неловкая пауза.
– Надеюсь, вы уже допетрили, что предыдущая фраза, да и другие, до нее и которые будут после – не штампы, а… Ну, короче, так веселей говорить.
Короче, глаз булькнул в кружку. Хлыщ бережно, двумя пальчиками с оттопыренным мизинчиком вытащил, стряхнул, облизал, промокнул неприлично чистым здесь, на лавке возле сортира, фланелевым платочком и впихнул око на место.
Опять помолчали. Отхлебнули пива. Снова помолчали. Я заметил:
– Теперь читать будет в два раза сложней. Особенно Сэлинджера.
– Пустяки, – лихо ответил он. – Я его наизусть знаю.
– Тогда другое дело, – согласился я и стал рассказывать историю: ― У нас в деревне, а я в юности там главным спецом два года отрабатывал после вуза, у одной старушки произошел случай. Ее корова наткнулась на ветку или сучок и покалечила глаз. Старушка корову к ветеринару. Тот чего-то сделал, заклеил, может, продезинфицировал, ну вот, как вы сейчас, короче, подлечил, но корова осталась с одним глазом. А старушка охает, переживает, плачет, как теперь ее буренка будет. А этот фельдшер говорит: «Ты чего, Клавдия́, душу себе рвешь. Твоей Маруське газеты, что ли, читать, проживет и с одним глазом!»
Так потом над этими газетами вся деревня ржала. «Газеты ей, что ли, читать!»
– А как корова? – тревожно спросил интеллигентный алкаш.
– Какая корова?
– Ну, та, без очков, в смысле без глаза.
– А чего ей сделается! Прожила еще лет пять, а может, и больше. Я из этой деревни уехал через два года, она еще была. Кажется, старушка померла раньше Маруськи.