Избранные стихотворения - страница 20

Шрифт
Интервал
Кроткая моя мама за всех успела поплакать.
Звездочка, что округла, ты закручиваешь золотые шлейфы.
А в сердце моей мамы – свинцовая рана.
Дверь из мореного дуба, кто же с петель тебя сбросил?
Не придет домой, не вернется моя нежная мама.[3]
1945

Товарищ по странствию

Душа матери твоей парит впереди.
Душа матери твоей помогает, риф за рифом,
                                        идти сквозь Ночь.
Душа матери твоей отгоняет от тебя акул.
Сама речь твоя – питомец матери твоей.
Питомцы матери твоей делят с тобою, камень за камнем, ночлег.
Питомцы матери твоей склоняются ниц за крохами света.
1945

Тише!

Тихо! я шип в твое сердце вонзаю,
а роза сама, а сама роза,
что в зеркале рядом с тенью стоит,
наливается кровью!
Она наливалась кровью, когда мы с тобою еще
сливали в одно да и нет;[4]
когда упивались мы этим,
тогда вдруг стакан зазвенел, упав со стола:
то звонила нам Ночь, что пила этот мрак много долее нас.
Мы пили жадными ртами:
на вкус словно желчь,
но пенно словно вино —
за лучом твоих глаз я следил,
а язык лишь о сладостном сам лепетал…
(Он лепечет все так же, лепечет).
Тише! Глубже и глубже вонзается в сердце тот шип:
о, он в сговоре с розой.
1951

Кристалл

Не у моих губ рот свой ищи,
не у ворот – пришельца
и не в Оке – слезу.
Выше всех семи ночей – странствие Алого к Алому,
глубже семи сердец стук руки во врата,
позже семи роз – журчащий родник.[5]
1950

«Кто из груди своей сердце в Ночь переселит…»

Кто из груди своей сердце в Ночь переселит,
тот тронет Розу.
Бытие – то лепесток ее и ее шип.
И положит она ему свет на ладонь.
И наполнит ароматом стаканы.
И зашелестит тенями любви.
Кто из груди своей сердце в Ночь переселит,
кто сумеет так высо́ко его забросить:
тот не промахнется во встрече,
разобьет камнем камень,
позвонит ему кровь из брегета,
песочные часы в его руках сломает Время,
и он играть прекрасными Мячами сможет,[6]
и весть поведает о нас с тобою.
1949

«Из сердец и мозга растут колоски Ночи…»

Из сердец и мозга
растут колоски Ночи,
а слово, пропетое ко́сами,
клонит их в жизнь.
Безмолвные, как они,
мы колышемся миру навстречу:
наши взгляды,
в дарах утешенья обменных,
продвигаются ощупью,
зовы шлют неуверенно-смутные.
Опустошенно
молкнет око твое в оке моем,
странствуя,
я поднимаю сердце твое к губам,
ты поднимаешь сердце мое к своим:
то, что пьем мы с тобою сейчас,
утоляет жажду песочных часов,
Следующая страница